были, они здесь?
— Сдурел что ли? Кто же женщин за драку закроет?
Эвона как у них!
— А где они, не знаешь?
— Их мой напарник опрашивал, ушли наверное- лейтенант пожал плечами, и отхлебнул одуряюще пахнущего чая. — они, поди уже дома спят. Ты часа три в отключке валялся.
— А я-то как здесь оказался? — чай оказался вполне себе дарджилинг.
— Администратор кафе наряд вызвал. Ну, они и приехали, с дружинниками. Всех построили и загнали в автобус. И тебя привезли.
— Со мной еще парень был, Гриценко. Его тоже закрыли?
— Во-первых, все свидетели, показали, что он лишь защищался. Вдабавок, он рабочий. Так что, он наверное, девушек твоих по домам и отвел.
— И что же мне светит?
— Остальные получили по году. Только эти двое — он глянул в список, что лежал отдельно — Пуляев, и Федоров, что тебя стулом отходили, на полтора года присядут. Вот же, бля! На них пахать можно, а туда же, — поэты! Так что, можешь уже морально готовится.
— А ничего что я, типа потерпевший?
— Если бы ты только отбивался, то и разговора не было. Пятнадцать суток, и гуляй. Но ты активно участвовал в драке, которую и спровоцировал. Так что — поедешь вслед за ними, лес валить.
— И что, так запросто коллегу к зекам кинешь?
— Да какой ты коллега? Носишь за руководством тапочки. Тебе бы выехать хоть раз в адрес, на бытовуху. Тогда б еще… А так… в тепле, сыт, пьян и нос в табаке. Даже драки устраиваешь. Совсем вы там, в ГБ берега потеряли. Милиции что, заняться нечем, по-твоему?
Так дальше и перебрасываясь фразами, мы попили чаю, и он сказал:
— Ну что, напился? — спросив это, он складывал в картонную папку бумаги, мои документы, и подписанное мной Заключение.
— Да, было вкусно — поблагодарил я.
В кабинет зашел выводящий, что меня сюда привел. Сидоров протянул ему папку с документами, и напутствовал:
— Ну, удачи.
— Куда меня?
— К судье, она поди заждалась — пожал плечами лейтенант. –бывай.
Длинный коридор, с солидными, двустворчатыми дверьми по обеим сторонам, упирается в стену, и сворачивает налево. Выводящий, или как тут его называют?, был флегматичен, и шел не за спиной, а рядом. Я мысленно чесал репу, и размышлял о том, что как не крути, но срок мне, похоже, впаяют. Условный, ясно дело. Гершензон зря болтать не будет. Но социалистическое правосудие мне нравилось. Набуровил? Пожальте бриться. Невзирая, и вопреки.
Тем временем, мы свернули в коридор, ведущий к залу суда. И я подумал, что пожалуй, лучше бы мне получить реальный срок.
На скамейке у высокой двустворчатой двери, с табличкой «Судья», сидела Александра Илларионовна Воронцова, собственной персоной. Длинные ноги трогательно поджаты под скамейку, прямая спина, хрупкие плечи, нежная шея и гордый поворот головы, с заложенной за левое ухо тяжелой прядью волос. Увидев нас она встала, и уставилась на меня. Потом нахмурилась, и сказала:
— Я просила скандал, а не оскорбления и драку, Борисов.
Точно. Нужно садится реально, мелькнула у меня мысль. Иначе наверняка пришибу я ее. От немедленного осуществления, меня удержало присутствие мощного выводящего рядом. Еще мелькнула мысль, что это молодое туловище, что мне досталось, набито всей этой молодой хренью, что так подстегивает эмоции. Сам-то я, уже давно не реагировал на такие вещи так бурно. Хотя и злился, конечно.
— Я, товарищ Воронцова, и подумать не мог, что у суровых борцов и воинов, души трепетных ланей.
— Вы, это — заговорил мент- сопровождающий — подождите, я щас.
И собрался толкнуть высокую дверь.
— Не боишься, что сбегу? — все же удивился я.
— Зачем⁈ — тоже удивился он — только, потом весь суд, будешь сидеть в наручниках. Оно надо?
И он скрылся за дверью.
— Ты то что здесь забыла? — меня немного отпустило. Я не ожидал ее здесь увидеть.- решила позлорадствовать?
— Я свидетель — задрала Сашка нос — мои показания будут небесполезны суду.
— Боже мой, ну и обороты ты используешь. Расслабься, так ты вернее сформулируешь суду мой преступный облик…
Мы чуть было не начали выяснять отношения немедленно. И чем бы это закончилось- кто знает?
Но дверь открылась, показался мент, и сказал:
— Заходите.
Советский, и российские суды моей реальности, зачастую производили вполне кафкианское впечатление. Там царил дух победы Закона и Процедуры надо всем. И прежде всего над здравым смыслом.
Никто не спорит, юриспруденция штука сложная. Но в СССР и России, речи о правосудии, за исключением мегаочевидных преступлений, зачастую не шло.
Выглядело это, если отрешиться от происходящего- очень смешно. Стоишь ты пред судом, и тебе сообщают, что ты — семиногий восьмичлен, в смысле восьми@уй. Показания свидетелей, заключения экспертов, полученные улики, не оставляют никаких сомнений. А семиногое восьмичленство –это тяжелая статья.
И прокурор, в пламенной речи рассказывает, что вообще то, этот подсудимый –десятичлен об двенадцати ногах. Но доказано лишь то, что доказано. А твой адвакат, брызжет слюной, и истерит, о том, что реальных доказательств — лишь на пять ног, и три члена!
И смотрят они все, и судья, и адвокат, и прокурор, на тебя, с двумя ногами и одним членом, и плевать им на реальность, произошедшее, и здравый смысл. Потому что бумажечки- вот же они! Одна к одной! Свидетели- просто прелесть, а подсудимый- явный дебил. Уж до трех то членов, мог бы суд уболтать, а он запирается, чем лишь отягощает…
Как бы то ни было, я знавал пару людей, осужденных за то, что они в принципе не могли совершить. Они, после отсидки, рассказывали, что на зонах России, процентов тридцать таких же бедолаг. Ну, россияне, пока это не касается их лично, любят построже, чего уж.
Поэтому, заходя за Сашей в зал суда( размером с обычный школьный класс) я ожидал чего то такого же.
Странности начались сразу же. Зал был абсолютно пуст. Зашедший следом за нами охранник, усадил меня в загончик, надо полагать для преступников, уселся рядом, и достал из кармана газету и карандаш. И открыл газету на кроссворде!
Воронцова уселась во втором из четырех рядов стульев, поблизости от меня. Открылась дверь за простым канцелярским столом, с намеком на возвышение, и в зал вышла судья.
Слегка склонная к полноте женщина за сорок, в строгом темном костюме. На
