– На Авалоне нет таких дур, – отрезала Моргейна. Но Моргауза слишком хорошо ее знала, чтоб не распознать под этой резкостью одиночества и страдания.
– Моргейна, а почему ты так и не вернулась на Авалон? Моргейна опустила голову. Она была уверена, что стоит
Моргаузе сказать еще хоть одно доброе слово, и она не выдержит, она просто сорвется и расплачется.
– Мое время еще не пришло. Мне приказали остаться с Уриенсом…
– А как же Акколон?
– Ну, да, и с Акколоном, – сказала Моргейна. – Я могла бы предугадать, что ты станешь упрекать меня за это…
– Это я-то? Да никогда! – возразила Моргауза. – Но Уриенс долго не проживет…
– Так считала и я – еще много лет назад, в день нашей свадьбы, – отозвалась Моргейна, и голос ее был теперь столь же ледяным, сколь и взгляд. – Но он, похоже, проживет не меньше самого Талиесина, – а Талиесину к моменту смерти перевалило за девяносто.
Появились Артур и, Гвенвифар, и медленно двинулись вперед, возглавив процессию. Они были великолепны – король в блистательном белом одеянии и королева в изящном платье из белого шелка и драгоценных украшениях. Огромные двери распахнулись, и Артур с Гвенвифар вошли в зал; за ними на правах сестры короля последовала Моргейна с мужем и пасынками, Акколоном и Увейном; затем – тетка короля, Моргауза, со своими домашними; за ней шел Ланселет и его родня. Затем и прочие рыцари двинулись к своим местам за Круглым Столом. Несколько лет назад какой-то искусный мастер написал золотой и темно-красной красками на спинке каждого кресла имя того соратника, что обычно сидел здесь. И теперь, войдя в зал, Моргауза заметила, что на сиденье, расположенном рядом с местом самого короля – оно было предназначено для королевского наследника и все эти годы пустовало, – появилось имя Галахада. Но она заметила это лишь краем глаза – а потом ей стало не до того. На троны, где обычно восседали Артур и Гвенвифар, кто-то набросил два белых знамени, подобных тем шутовским знаменам, под которыми сегодня во время турнира происходила потешная битва, – и на этих знаменах были намалеваны грубые, но выразительные рисунки. На одном из знамен был нарисован рыцарь, стоящий на головах двух коронованых особ, и особы эти до ужаса походили на Артура и Гвенвифар. Вторая же картинка была столь непристойной, что заставила покраснеть даже Моргаузу, никогда не страдавшую излишней стыдливостью. Там была изображена нагая темноволосая женщина в объятиях огромного рогатого дьявола; они занимались чем-то отвратительным, а вокруг толпились нагие люди.
– Иисус и Мария, помилуй нас! – пронзительно вскрикнула Гвенвифар.
Артур застыл, словно вкопанный, затем повернулся к слугам и громовым голосом вопросил:
– Откуда здесь взялось это… это… – Он так и не смог подобрать подходящего слова, а потому просто махнул рукой в сторону знамен.
– Сэр… – заикаясь, пролепетал дворецкий, – когда мы закончили украшать зал, ничего подобного здесь не было. Все было как велено – даже цветы перед троном королевы…
– Кто последний заходил сюда? – гневно вопросил Артур. Из толпы гостей, прихрамывая, вышел Кэй.
– Мой лорд и мой брат, последним здесь был я. Я зашел, дабы убедиться, что все в порядке, и Богом клянусь – в тот момент зал был полностью готов к тому, чтобы с честью принять моего короля и его госпожу. И если я только разыщу того мерзкого пса, который прокрался сюда и повесил эту дрянь, я ему голову оторву!
И руки Кэя дернулись, словно ему не терпелось свернуть виновнику шею.
– Позаботьтесь о своей госпоже! – отрывисто приказал Артур. Но дамы, дрожа, застыли на месте, а Гвенвифар начала оседать – ей сделалось дурно. Моргейна поддержала ее и негромко, но резко скомандовала:
– Гвен, не смей доставлять им такого удовольствия! Ты же королева, – какое тебе дело до всякой идиотской мазни? Сейчас же возьми себя в руки!
Гвенвифар расплакалась.
– Как они… как они могли… за что кто-то так меня возненавидел?
– Еще ни одному человеку не удалось прожить жизнь, не восстановив против себя пару идиотов, – сказала Моргейна и помогла Гвенвифар дойти до трона. Но троны все еще были накрыты этими омерзительными полотнищами, и Гвенвифар отпрянула, словно случайно прикоснулась к какой-то дряни. Моргейна сбросила полотнище на пол. На столе были расставлены кубки; Моргейна жестом приказала одной из дам Гвенвифар наполнить кубок вином и подала его королеве.
– Не бери в голову, Гвен. Насколько я понимаю, вон та гадость была предназначена для меня, – сказала она. – Дураки и вправду шепчутся, будто я спала с бесами – так что ж мне теперь, обращать на них внимание?
– Заберите отсюда эту мерзость и сожгите, – велел Артур. – И принесите ладан, чтобы удалить зловоние зла.
Слуги поспешно бросились выполнять приказ короля.
– Мы найдем того, кто это сделал, – сказал Кэй. – Я уверен, это кто-то из слуг захотел сделать мне гадость – я ведь так гордился нынешним убранством зала! – и вернулся сюда, когда я их распустил. Эй, вы там – несите вино и эль! Выпьем за посрамление той вонючей гниды, которая попыталась испортить нам праздник. Неужто мы это допустим? Ну, давайте же! Пьем за короля Артура и его леди!
Присутствующие слегка оживились, а когда Артур и Гвенвифар поклонились гостям – зал заполнился радостными возгласами. Все расселись по своим местам, и Артур сказал:
– А теперь ведите ко мне всех, кто взывает о правосудии. Первым привели некоего человека с тяжбой о меже – Моргаузе его жалоба показалась дурацкой. Затем последовал какой-то землевладелец, жаловавшийся, что его вассал убил оленя на его землях.
Моргауза сидела рядом с Гвенвифар. Она наклонилась к королеве и шепотом поинтересовалась:
– А зачем Артур сам возится с этими делами? С ними мог бы справиться любой его бейлиф, и королю не пришлось бы тратить время на такие пустяки.
– Я тоже когда-то так думала, – так же тихо отозвалась Гвенвифар. – Но раз в год, на Пятидесятницу, Артур нарочно сам разбирает пару таких дел, чтоб простой люд не думал, что король заботится лишь о знати да своих соратниках.
Моргауза подумала и решила, что это мудро. Король разобрал еще пару-тройку незатейливых прошений, и гостей начали обносить мясными блюдами. Жонглеры и акробаты принялись потешать пирующих, а фокусник извлекал из самых необычных мест небольших птичек и яйца. Гвенвифар вроде бы успокоилась. Моргаузе было интересно – поймают ли когда-нибудь автора рисунков? Тот из них, что изображал Моргейну в виде шлюхи, уже был достаточно скверен. Но второй, похоже, был еще паршивее – на нем Ланселет попирал короля и королеву. Похоже, сегодня стряслось что-то еще помимо публичного унижения поборника королевы. Правда, потом Ланселет так великодушно отнесся к молодому Гвидиону, – то есть Мордреду, – что это впечатление должно было сгладиться, тем более что противники явно больше не держали друг на друга зла. Но хотя и король и соратники любили Ланселета, очевидно, кто-то не мог смириться с очевидной благосклонностью королевы к своему поборнику.
