Время тянулось медленно. Гнал от себя мысли о событиях последнего моего дня. Именно последнего, так как дальше уже не живу, а существую. Просто жду, когда все это кончиться. Но дождался только визита тезки, соизволившего сообщить, что Петр назначил его губернатором Петербурга. Даже это не вызвало особых эмоций. Пост сдал — пост принял. Правда, сдача дел заняла больше недели. Радовало, что испортить начатое дело тезке будет уже сложно. Мало того, что планы уже реализованы в фундаменты, так еще и деньги все вложены. И как приятный бонус сверху — ежегодные выпускные экзамены ревизион-коллегии. Оставалось только порадоваться, что все свои дела уже переложил на знающих людей. Петр не станет перетряхивать то, что хорошо работает.
Передача дел немного взбодрила зациклившуюся психику, и когда тезка передал указание Петра, подробно изложить ему произошедшие события, начиная от письма Боцмана — привычно взялся за перо. Получилось сумбурно. И вновь потянулось время ожидания. Скорей бы уж они.
Второго визита тезки, после передачи дел, удостоился только дней через пять. На этот раз царь выражал неудовольствие отсутствием подробного описания моих дел, и указывал восполнить мне этот пробел. На что даже слегка вышел из себя — делать мне больше нечего, как вспоминать события десятилетней давности. Где моя дыба! Вместе с напутственным словом государю!
Тезка сообщил, что дыба точно откладывается до лета, так как Петр уехал в Москву, и теперь его свита постепенно утекает за ним. А без аншлага — казнь не актуальна.
Город затихал, в ожидании зимы. Мой каземат заметно изменился. Дополнительный свет заливал стол и переоборудованный под бумаги стеллаж — работа по передаче дел не прошла даром для узилища.
В тишине сидел перед стопкой бумаг, и думал с чего бы начать. Впереди длинная, холодная зима — сойду с ума, пересчитывая зарубки и годовые кольца на древесине. Прикрыл глаза, и из глубин выгоревшей души всплыла белая ночь июньского Белого моря, усиливающийся ветер, теребящий полог палатки, Катран, подготовленный к походу и чувство предвкушения необычного лета. Знать бы еще, насколько оно станет необычным …
Дожди сменились снегом. Работа над мемуарами неожиданно увлекла, давая смысл существованию. Перо возвращало в дни радости, удач и поражений. Можно сказать, что заново лепил свою выгоревшую душу.
К середине зимы сообразил — мои мемуары не стоит показывать Петру. После этого начал вести две повести. Первую продолжил, восстанавливая в себе человека — второй, сухой и выверенный, писал для Петра. Работа замедлилась, но меня это не сильно беспокоило.
Зима выдалась суровой. Проводил большую часть времени за столом, исписывая чуть ли не больше листов, чем исчеркал за все описываемое время. Происходящими событиями не интересовался, уйдя в прошлое.
Незаметно наступила весна, постепенно сменившаяся летом. Над городом поплыл активный строительный гул, по Неве пошли корабли. В этом году кораблей пришло явно больше, чем прошлой весной. Жизнь не стояла на месте.
По просохшим дорогам в Петербург потянулись перелетные двуглавые орлы, отягощенные прочими пернатыми. А у меня мемуары перевалили едва ли за середину. Подстраховался, попросив морпехов передать на Ижорский завод чертежи шкатулки, куда буду складывать первый вариант мемуаров. Получил от морпехов согласие — забрать шкатулку, когда меня уведут из камеры, и передать ее на хранение заводчанам.
Петр посетил первого заключенного Петропавловки в конце мая. Любопытно, Ведь на моем месте должен был сидеть Алексей — вот вечно так, коли выдергиваешь нечто из истории, будь любезен занять пустое место. Встретил царя без ожесточения. Написание мемуаров несколько примирило меня со злобным оскалом судьбы. По-прежнему ни о чем не жалею, но и рвать всех пополам больше не испытываю острого желания. Тем более, Петр явился с Алексеем. Встретил их по форме, в окончательно застиранном мундире и при фляге. Мало ли, как дело повернется.
Разговор протекал на удивление мирно. Мне больше не тыкали в глаза всякой падалью, и не обещали дыбу в солнечный день при большом скоплении народа. Разговор шел о делах, которые потребовали консультаций. Дела, понятное дело, исключительно технические — политику мы обходили третьей тропой.
По словам Алексея, этим летом чуть ли не половина Московской академии переезжает в недостроенные корпуса Питерской академии, так как государь, милостью своей, дал «добро» на завалившие его челобитные от профессоров. Ко мне теперь будут водить экскурсии, как в зоопарк.
На мою просьбу не устраивать из меня театра, а казнить побыстрее — Петр поведал, что он, все в той же безмерной своей милости, заменил казнь на ссылку. На меня вешают ярлык государственного преступника, соответственно, деяния моего рода вымарывают из свершений государства российского.
Улыбнулся, слегка грустно. Надо попросить гитару:
Дом наш, расколотый камень черных пород
Белый беспечный вьюнок повторяет излом
Время безжалостно сказку о нас сотрет
Вытравив золотом букв — «Побежденное Зло».
Петр, собственно, всю зиму этим и занимался — закрепляя чины и должности за оставшейся после меня командой. Честь ему и хвала. Ведь мог и своих людей расставить! Правда, своих людей он таки поставил — будут при заводах государевы «комиссары».
Поймал себя на том, что спокойно разговариваем с Петром, как в старые времена. Более того, мои мысли были в мемуарах, и больше всего ждал, когда монарх закончит пустопорожние разговоры и очистит помещение. Моя муза пряталась, при его появлении.
Половину написанного для Петра путевого дневника отдал Алексею. Рекомендовал прочитать, а потом сжечь. Петр не возражал. Алексей начал чтение прямо в каземате. А когда монаршее семейство, наконец, собралось на выход — царевич смотрел на меня долгим неверующим взглядом. Ничего, это он еще до самого интересного не дошел. Алексею, этой зимой, семнадцать исполнилось. Будем считать, это подарок ему на день рождения. А читать он любит.
Лето так и пошло, в нарастающем потоке информации. В каземате скапливались отчеты с заводов, отчеты об испытании броненосца, отчеты с верфей Вавчуга, Соломбалы, Севастополя, Ижоры. Приезжали за консультациями мастера, академики так вообще график лекций составили. Времени стало не хватать катастрофически.
Испытания броненосца выявили ряд огрехов, и показали его чудовищную огневую мощь. К счастью, в ближайшие пару лет он будет стоять в доках Беломорской базы на доработке. Списки на доработку — это отдельная тема, поток документации из Архангельска пошел рекой. И все равно. Мне есть, чем гордится! Кто еще может похвастать, что был отцом архангела? Пусть даже упоминаний об этом история не сохранит. И правильно. «Архангел Гавриил» был рожден трудом поморов, несколько лет рвавших жилы в ядовитом дыму эллингов, литеек и кузен. Фотографию Архангела поставил в иконостас фотографий на стеллаж. Долго смотрел на снимок кормы, на котором блестел лозунг, расшифровывающий имя Гавриил — «Бог есть моя сила». Мира тебе, Архангел.
