Я пожал плечами — ничего мол. Откуда ему знать — что через пару десятков лет техника будет гораздо круче? Что видеомагнитофоны, как и обычные, канут в лету, а будут лазерные проигрыватели и компьютеры. И телевизор можно будет на стену вешать как картину, не боясь, что он оттуда вместе со стеной рухнет.
Мои ужимки Савин понял по-своему:
— Джапан! — он присел перед аппаратом и ласково погладил переднюю панель, — вещьч!
— Кто привёз?
— За ним батя во Владик к дядьке ездил. Сюда в чемодане вёз, чтоб никто не видел. Деньжищ стоит обалденных, — и прошептал, — две тысячи!
Я хмыкнул — две тысячи. Для меня эта сумма непривычно мала. Моя метровая жекашка стоила двадцать штук. Хотя для этого времени сумма действительно огромна и сравнивать те деньги с нынешними, как сравнивать, например, этого мастодонта с круглой линзой экрана и именем «Темп» с моей «Сони».
Олег вытащил кассеты из серванта.
— Что будем смотреть? — и изобразил каратистскую стойку.
— Нет, — качаю головой я и изображаю сумасшедшего. Савин поднимает брови.
— «Пролетая над гнездом кукушки» включай.
— Хорошо, — пожимает плечами Олег и, вставляя кассету, бормочет под нос, — как будто смотреть больше нечего.
Понимаю его, драки и война интереснее для пацанов, но такой фильм, по моему мнению, смотреть стоит в первую очередь.
Первым оказывается фильм «Челюсти». Савин выразительно косится на меня, но я вращаю пальцем — перематывай, мол. Он пожимает плечами и включает перемотку.
Наконец на экране появляется пейзаж с озером и гора вдалеке. Кошусь в окно, где видны горы, интересное совпадение. А ведь эта история чем-то похожа на мою. Долгое время я был темной лошадкой для всех. Ничем не выделялся, и тут… совсем как герой Джека Николсона, взял и взбаламутил спокойную жизнь вокруг. Дал отпор обоим Громиным, с дядей Мишей пообщался… Так же как МакМерфи в фильме помогаю своим друзьям. Вот только финал для героя несчастливый. Начавшаяся война в больнице между героем и персоналом приводит практически к гибели героя. А это ведь и ко мне относится. Есть такой закон — закон сохранения энергии, в котором есть неприятный для меня момент — приложенная сила сохраняется с течением времени. То есть я изменил судьбу дяди Миши, и он не погибнет в будущем, но эти изменения могут воплотиться на других моих современниках, и может погибнуть кто-нибудь другой. Я не так силен в физике, но верю в закон подлости. Все что я могу изменить во благо себе и друзьям, может обернуться для кого-то катастрофой. А может и для меня… Ага, как говорится — благими намерениями вымощена дорога в ад. Будем надеяться, что я ошибаюсь на этот счет.
Савин сначала ёрзал на диване, но потом видимо увлекся фильмом и уже смотрел с интересом. А на экране разворачивался финал фильма. Здоровенный индеец сидел на кровати и разговаривал с МакМерфи. Тот лежал безучастно. На голове следы от лоботомии. Вождь понимает Макмерфи превратился в настоящего больного и душит его подушкой. «Вот это, — подумал я, — доказательство сохранения энергии. Как бы всё тут хуже не вышло». Индеец, выбив зарешёченное окно тяжёлой мраморной колонкой, вырванной из душевой, выбирается на свободу и убегает.
— Обалдеть, — говорит Савин.
Видно, что он впечатлен. Олег перематывает кассету в начало, а я с сижу и размышляю о своих делах. Что я ещё могу сделать тут? Но так, чтобы с пользой и наименьшими последствиями. Как их просчитать? Если я, изменил свою судьбу и судьбу Тихомирова, какие могут быть изменения в мире в целом? Да никаких. А что я могу сделать глобально? Ничего. Даже если и мог. До развала страны остаётся совсем немного. Кто бы мне поверил? Может написать генеральному секретарю? А кто у нас генсек? Брежнев, Андропов, или уже Горбачев? Нет, вроде Черненко должен быть. Не помню точно. Генсеки, до Горбачева, каждый год менялись. Непривычно было после долгих лет правления Брежнева. А скоро начнется знаменитая на весь мир перестройка, а затем…
Блин, до чего же много всякой гадости повылазило с приходом этой демократии! Ведь жили-то мирно со всеми, а как в демос этот шагнули, то все друг-другу волками стали. Поотделялись, мать их за ногу, и нос от друг друга воротить. Как будто эпидемия по стране прокатилась…
Что-то я опять разозлился, надо расслабиться. Савин все ещё сидит, что-то колдуя над видеомагнитофоном. Потягиваюсь, оглядываясь, и вижу гитару, висящую, над диваном.
Играть на шестиструнке я научился в училище. Не то чтобы профи, но нормально сыграть что-нибудь мог. Даже начал писать стихи и пытаться переложить их на музыку. Но композитор из меня вышел ещё хреновей, чем поэт, а уж голос… так что я бросил это дело и играл только уже известные песни. Сам пел редко, чаще просил кого-нибудь другого.
Но сейчас мой голос ещё не сломался, так что могу спеть нормально. А что сыграть? И получится ли? Посмотрим… Я снял гитару, состроил улыбку и проиграл на одной струне «чижика». Получилось не очень — пальцы сразу заболели и пока ещё непривычно. Но если чуть потренироваться…
— Эй, Паганини, — встрепенулся Олег, — положь инструмент. Не умеешь — не берись, а то расстроишь, отец ругаться будет.
Савин старший играл так себе. Знал простые аккорды, и мог сбренчать пять-шесть разученных песен. Но сам настраивать гитару не умел и всегда звал Генку Кима, который имел свою гитару, кстати, очень хорошую, и играл обалденно. Впрочем, Ким обладал многими умениями и за чтобы не брался — все у него отлично получалось.
— Вот научишься, — тем временем продолжал Савин, — тогда и бери.
Сбацать что ли ему «Чисгару»? Или приколоть насчет игры? Я хихикнул про себя и сказал:
— Спорим, что быстро научусь играть?
— Да ну тебя, Лоретти хренов…
— Нет, правда.
Савин смотрит на меня.
— Научиться играть на гитаре не так просто, — бормочет он, — если ты на английском заговорил, то можно подумать что просто озарило. Приёмы всякие — так и у меня, со временем, может получиться. А вот гитара… — чешет затылок и машет рукой, — черт с тобой, спорим. Только срок три дня тебе. Сам сказал, за язык не тянули.
— Хорошо, — говорю, — три так три.
Какая мне разница — сколько времени он запросит? Могу хоть сейчас сыграть и спеть.
— На что спорим?
Савин хищно улыбается:
— На поцелуй!
— Кого целовать? — испуганно спрашиваю.
— Ну не меня же! — отвечает Савин, и смеётся над моей реакцией, — Маринку Зеленину поцелуешь. Не слабо?
— Не слабо, — бурчу в ответ, а в голову лезут всякие мысли.
Блин, можно подумать тот розыгрыш продолжается, начавшийся ещё в том времени. Так и сводит меня с Маринкой судьба. Вздыхаю. Зеленина мне хоть и нравится, но что-то внутри протестует, и, почему-то, по спине холодок…
