Игорь Николаев - Вся трилогия "Железный ветер" одним томом

«Вот ведь какие были времена, — подумал Виктор, — даже две-три сотни метров уже считались солидной глубиной, а подлодка, способная опуститься на километр и далее, — чудом технической мысли, делом далекого будущего. И всего каких-то тридцать лет назад, даже меньше…»

В темноте он накрыл рукой ладонь жены и слегка сжал ее пальцы в нежном прикосновении, она склонилась к нему и по-кошачьи потерлась щекой о его плечо. Виктор удовлетворенно вздохнул и обнял ее, прижав крепче.

Среди морпехов, с которыми аэродесантнику неоднократно доводилось сталкиваться по роду службы, циркулировали давние и устойчивые слухи том, что эпопея «Челюскина» и «Британника» на самом деле довольно сильно отличалась от общепринятой версии. Молва скупо упоминала жестокую схватку в глубинах моря за некие стратегические секреты, торпедные атаки неведомых субмарин и эпизодические «огневые контакты» между британскими крейсерами и кораблями Первой Ударной группы Северного Флота. Но на то она и молва, чтобы умалчивать, недоговаривать и напускать туман.

Хотя то, что Шафран стал одним из первых операторов телеуправляемых военных автоматов-минеров, было объективным фактом. Таланов-старший пару раз привлекал старого ветерана подводных баталий как частного консультанта — после «военных тревог» и очередного передела морских просторов в сороковых годах некоторые районы Атлантического океана стали довольно опасным для рыболовства местом из-за обилия разнокалиберных мин и донных мино-торпед.

Фильм закончился вполне официально — счастливым концом с некоторой долей умеренно-пафосной грусти по двум погибшим «челюскинцам». Возбужденная толпа зрителей высыпала на улицу, в ее потоке Дима едва не потерялся, но Виктор вовремя поймал его за хлястик легкой летней курточки.

Было еще не слишком поздно, но день уже клонился к закату, дети совсем устали, и отец скомандовал сигнал к отступлению в родную гавань.

Слово за словом, дело за делом — возвращение, разбор подарков и покупок, ужин, умывание детей, укладывание их в постели и непременные сказки, каждому свою, по возрасту и полу. За этой милой суетой Виктор потерял счет времени. Вечер властно вступил в свои права, укрыв дом и сад пологом сумерек, когда он наконец вымолвил:

— И вот так Морской Дракон остался без обезьяньей печени! Вот и сказке конец.

И подмигнул сыну. Дима укрылся одеялом выше некуда, как бы испугавшись стр-р-рашной истории о Драконе, Обезьяне и Черепахе, но над ворсинками одеяла задорно и совсем без страха поблескивали восторженные глазенки.

— Пап, а ты завтра еще расскажешь сказку? — произнес он вроде бы вопросительно, но чуткий отцовский слух уловил скорее утверждение-указание.

— Расскажу. А теперь спи, — тепло улыбнулся Виктор, еще раз поцеловал сына в лоб и, заботливо поправив край одеяла, вышел из детской, не забыв оставить ночник включенным. Дима всегда боялся темноты.

Детская располагалась на втором этаже и уже больше года находилась в полном распоряжении самого младшего. Маше, как человеку уже, безусловно, взрослому, на ее прошедшем дне рождения семейный совет постановил выделить собственную комнату, которую девочка обживала неторопливо и основательно.

Таланов спустился по старой скрипучей лестнице, как обычно сделав себе зарок — сменить часть ступенек. Для гарантии решил обязательно записать задание, прямо сейчас, чтобы не забыть — благое устремление регулярно посещало его уже лет пять, благополучно забываясь за прочими хлопотами.

Записать в блокноте про лестницу, затем легкий ужин, далее — по обстоятельствам. Улыбаясь фривольным мыслям, Виктор прошел в кухню и понял, что ужин отменяется.

Таланов достаточно сильно устал морально от тягот далеких южных приключений и расслабился в теплой домашней атмосфере, но тем не менее в наблюдательности ему отказать было нельзя. С порога он отметил напряженную позу жены, сидящей за столом, лицом ко входу, ее сцепленные пальцы и строго-решительное выражение лица. Несообразности дня, не осознаваемые разумом, но откладывающиеся в копилку подсознания, мгновенно всплыли на поверхность, объединились с видимым и сложились в законченную картину. Таланов понял, что насчет безмятежного отдыха он немного поторопился. Оценил ее новую прическу, которую жена соорудила, пока он читал детям, вместо распущенных по плечам черных локонов — строгий зачес назад, закрепленный массивным гребнем. Понял, что поторопился не «немного», а весьма сильно.

— Виктор, надо поговорить, — произнесла она решительно, словно давно отрепетировав.

— Давай, поговорим, — осторожно согласился он, присаживаясь на стул, гадая, что же могло стать поводом для такого поворота событий.

Она смотрела в стол, постукивая по столешнице костяшками сцепленных в замок пальцев. Лицо ее было внешне спокойным, лишь поджатые губы и сосредоточенно нахмуренные брови выдавали не то душевное смятение, не то напряженную работу мысли.

Таланов терпеливо ждал, смиряя некоторую растерянность.

— Виктор, — решилась она наконец. — Скажи, я была хорошей женой?

— Да, — односложно ответил Виктор. Хотел было добавить несколько совершенно искренних комплиментов, но одумался. Нельзя сказать, чтобы в их семейной жизни вообще не было ссор, но Виктор и Марина любили друг друга и проводили в обществе друг друга не так много времени, чтобы тратить его на затяжные конфликты. Происходившее ныне, на его глазах, радикально отличалось от всех прежних неурядиц, временами раскачивавших семейный корабль.

— Я долго думала, не один даже месяц, — продолжала она решительным тоном и с очень собранным видом. «Однозначно, эту речь она весьма долго репетировала», — подумал он. — Витя… Виктор. Я не могу так больше.

Она мгновение помолчала, вздохнула, словно собираясь с силами, пальцы побелели от напряжения.

— Когда я выходила за тебя замуж, мы оба были романтичны и наивны. Но с тех пор прошло время… много времени. Почти десять лет жизни… И ничего не изменилось.

— Милая… — С этими словами Таланов протянул руку, чтобы накрыть ее ладони, как давеча в кинографе, но Марина резко отдернула их, убрала под стол, словно его прикосновение было ей физически неприятно. Рука Виктора повисла над столом.

— Нет, — коротко и жестко сказала она, словно хлестнула кнутом. — Нет. Слушай.

Виктор убрал руку, кивнул, молча соглашаясь. На душу словно плеснули чернильной кляксой.

— Ты был военным, уезжал «в командировку» на недели, иногда месяцы, — продолжала она, все так же устремив неподвижный сфокусированный взгляд в стол, словно проговаривая старательно заученный текст, да так оно наверняка и было. — Потом возвращался, отшучивался, иногда долечивал раны. Я ведь не дура, я смотрю новости, читаю газеты, я знаю, где стреляют и ранят. Военная тайна? Знаю. Но это все равно оскорбительно — видеть свежий шрам от пули и слышать сказку о том, как тебе случайно «засадили картечину» на генеральской охоте.