К слову о скуке, генеральша, как только урегулировалась ее интимная жизнь, больше не казалась тоскующей в провинциальной глуши. «Скоро у князя Присыпкина появится наследник», — подумал я, глядя на счастливую женщину, и выбросил из головы всякие дурные предчувствия. Я решил для себя, что проблемы нужно решать по мере их возникновения, а не отравлять себе существование теоретически возможными бедами и страхами.
В нашем временном пристанище, у Котомкина, меня встретили большие качественные перемены. Вместо своей милой барышни-крестьянки я увидел жеманную красавицу, сделавшую при моем появлении глубокий неловкий реверанс. Француз, похоже, времени даром не терял.
Виконт соорудил Алевтине новую прическу, более подходящую к ее одежде, и научил сидеть в скованной «изящной» позе. Его стараниями Аля начала смахивать на типичную мелкопоместную барыньку, жеманную и надутую, любительницу варенья и рукоприкладства с горничными.
Де Шантре выжидающе смотрел на меня, ожидая комплиментов. Я похвалил его энтузиазм, но попросил, чтобы он у «ля фам» воспитывал «бон тон», а не «моветон».
Виконт немного обиделся, но возражать не стал. Возразила сама «барыня»:
— Никаких девок по щекам я бить не буду, — заявила она, подслушав мои мысли. — Стараешься, стараешься, а ему все не нравится! Ты бы лучше купил мне зеркало, чем попусту наговаривать.
— А ты бы, ты бы лучше… — я не придумал, что «лучше», и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
С Алиной телепатией нужно было что-то решать. Думаю, найдется не очень много мужей, даже самых безгрешных, которых радовала бы способность жены все время держать их «на контроле».
Кое-какие задумки у меня на этот счет были, осталось только попробовать воплотить их в жизнь. По моему скромному техническому разумению, любая мысль материальна. Я не знаю механики биотоков или биоволн, возникающих между нейронами мозга. Но то, что они существуют, это и ежу понятно. В упрощенном виде можно представить мозг как тонкое приемно-передаточное устройство.
В нем, вероятно, идет постоянная передача информации из одной части в другую. Все это происходит, как я предполагаю, при помощи биоволн. Они очень слабые, и поэтому мы не можем таким способом получать информацию, так сказать, «волновым путем» от других людей, может быть, кроме самых близких, с кем существует «общая настройка».
У Али, по непонятным для меня причинам, пусть это будет считаться «даром» знахарки Ульяны, многократно усилились возможности приема. Вроде как ей поставили в голову более мощный приемник. Однако, любой приемник можно блокировать экраном или помехами. Вот о создании такого экрана я и подумывал.
Идея была проста, вот только я не знал, будет ли она эффективна. В радиотехнике я больше практик, чем теоретик, да и то по мелким починкам: припаять оторванный проводок, прозвонить короткую цепь или заменить сгоревший предохранитель.
Я вовремя вспомнил, что радиоприемники очень плохо принимают сигналы даже в железобетонных помещениях, в которых экраном является стальная арматура. Тогда у меня возникла идея, попробовать сконструировать нечто подобное экрану.
Нужно, стало быть, сделать что-то вроде металлической сетки на голову, которая не будут пропускать биоволны.
Достать в XVIII веке тонкую проволоку для такого экрана было невозможно, но я увидел у портного металлическую нить, которой расшиваются платья, позументы и церковные хоругви.
Я попросил Котомкина купить для меня этих золотых ниток, так называемую «канитель», и еврейскую ермолку. Расшив золотой проволокой эту шапочку, я решал две задачи: защищал свою индивидуальность от постоянного, пусть даже любящего, контроля и получал уверенность, что ко мне в мысли не сможет забраться не только Аля, но и возможные могущественные недоброжелатели.
«Мистические силы», по моему предположению, должны жить по тем же физическим законам, что и мы, грешные. Просто в определенных областях знания они продвинулись дальше нас.
Заодно с канителью я поручил купить для Али зеркало. Зеркала люди используют с незапамятных времен, но только сравнительно недавно, лет за двести до описываемых событий, научились делать их стеклянными с оловянно-ртутной амальгамой.
Особенно ценятся зеркала из Венеции за чистоту и прозрачность стекла и ясность отражения. Технология производства таких высококачественных зеркал сложна и трудоемка. Для зеркального стекла отбирают самый чистый песок (стекло получается от сплавления песка со щелочью). Чем менее щелочное стекло, тем оно тверже, а значит, и меньше подвержено наружным механическим воздействиям.
Первая задача составщика массы для зеркал, то есть той смеси чистого песка, извести и сульфата или соды, из которой выплавляется зеркальное стекло, состоит в том, чтобы держаться таких, вековым опытом установленных, пропорций между составными частями, при которых заведомо получается стойкое в химическом отношении стекло.
С хорошим выбором в этом направлении обеспечена и надлежащая жесткость (твердость) поверхности зеркала: слишком мягкое (слишком щелочное) стекло при вытирании царапается и скоро теряет блеск.
Потом расплавленный состав выливают на специальный чугунный стол и твердеющую массу прокатывают валом, уминая и расплющивая до нужной толщины. После этого его несколько дней калят в специальной печи, где постепенно снижают температуру.
Готовое стекло осматривают и вырезают из листа куски без изъянов вроде пузырьков воздуха. Потом его начинают шлифовать, снимая верхний слой и выравнивая поверхность. После грубой шлифовки проводят вторую, тонкую, и, только когда стекло приобретает идеальную форму, начинают полировку.
Когда стекло готово, на него накладывают ртутную амальгаму. Делать это не менее сложно, чем шлифовать и полировать стекло. На специальный идеально отполированный и горизонтально выставленный мраморный стол кладется оловянная фольга, по размеру превышающая будущее зеркало.
Ее прикатывают к поверхности и слегка поднимают, как у противня края. Затем наливают ртуть, которая равномерно растекается по всей поверхности. Стекло надвигают на фольгу, одновременно снимая с ртути быстро образовывающуюся окись. После того, как они совместятся, края фольги загибают, и зеркало несколько недель выдерживают в определенных условиях.
Я не очень представляю, сколько искусства и труда требует такое производство. Как можно добиться таких впечатляющих результатов при стопроцентно ручном труде. Короче говоря, любое зеркало, особенно большое, становится произведением искусства и стоит целое состояние.
