Победу праздновать будет рано, но здесь главное – продержаться до вечера. Сегодня должен подоспеть Кончак со своим войском, тогда все и решится.
Мне кажется, таков план у князя Игоря Святославича, ничего другого я просто не вижу. Хотя – я не воин, не мне судить о военных хитростях и расчетах.
Другое пугает.
Гзак – не безумец, да и Свеневид умеет правильно рассчитать опасность. Откуда такая уверенность в победе? Свеневид, я видел это, сам повел своих бродников на курских кметей. Нападение, как и следовало ожидать, сорвалось, но – само деяние! Бродников, скрестивших с ними оружие, кмети просто вырезают, как бешеных псов, и надеяться на милость в этом случае бессмысленно. Свеневид либо решил свести счеты с жизнью, что непохоже, либо… уверен, что кмети мстить не будут? Но куряне не мстят, только если мертвы.
Что же скрывает Гзак? Что-то скрывает…
Поле битвы спряталось в облако пыли, не желая открывать кровавое действо, далекое от завершения. Перед стеной из красных щитов, выстроенной северскими дружинниками, росла вторая стена из лошадиных туш и тел убитых диких половцев и бродников. Пели стрелы, ввинчиваясь в низкое предгрозовое небо, всхлипывали наконечники копий, вонзаясь через кожаные нагрудники в хрупкие человеческие тела. Стонали раненые, которых некому было выносить с поля боя. Их судьба решится позднее, когда определится победитель. Своих тогда подберут и окружат заботой, чужаков же безжалостно прирежут – в степи обуза ни к чему.
Богом войны выглядел Буй-Тур Всеволод, поведший своих кметей на вылазку с холма. В правой руке он держал верный меч с булатным лезвием, выручавший не в одной схватке. В левой руке вместо щита, отброшенного по степной традиции, посвистывала в тон мечу отобранная у какого-то мертвеца – за ненадобностью, недобро усмехаясь, говорил Всеволод – половецкая сабля. Подобно былинным богатырям, князь оставлял за собой широкую просеку, отмеченную по краям хрипящими от боли стенами из тяжелораненых и покалеченных. За своим господином по образовавшейся дороге поспешали кмети. Их волчий вой пугал коней диких половцев. Кони шарахались в сторону, а всадников, пытавшихся удержаться в седлах, нещадно секли мечами и саблями, рубили боевыми топорами, сметали на землю ударами булав и кистеней.
– Копья бы нам, – шептали про себя многие, но копий не было, сломались еще в начале боя.
Свеневид рвался скрестить клинок с Буй-Туром, но передумал, увидев, что натворил князь среди диких половцев. Вместо этого вожак бродников подозвал к себе несколько головорезов, до бегства в степь бывших неплохими охотниками.
– Кто свалит златошлемника, тому гривна серебра! Старайтесь, сволочи!
Вокруг Всеволода Святославича засвистели стрелы. Падали убитые и раненые кмети, падали и дикие половцы, стрелы не различали, кого бить. Наконец сразу две стрелы впились в левый глаз княжеского коня, и жеребец рухнул, едва не задавив хозяина.
Буй-Тур откатился в сторону, быстро огляделся. Стрелы летели со стороны небольшой группы верховых, и летели к нему, а не абы как.
Чтобы не быть хорошей мишенью, князь отполз за конскую тушу, валявшуюся неподалеку. Видимо, коня ударил снизу какой-то пеший воин, стремясь разрезать подпругу, и это на славу удалось. Седло валялось в нескольких шагах отсюда вместе со всадником, диким половцем, свернувшим себе при падении шею. Из лопнувшего брюха лошади вылез ком спутанных внутренностей, князь перемазался в крови и слизи, но рассудил, что переживать по этому поводу особо не стоит.
Лучше быть грязным, но живым. Даже когда ты летишь носом в кровавые ошметки то ли конского, то ли человечьего мяса, а дорогой позолоченный шлем – в грязь по другую сторону лошадиной туши, так что и не достать. Стрела с бронебойным наконечником ткнулась в катящийся шлем и отлетела прочь. Ромеи брали дорого не только за украшательство, прочность ценилась тоже, причем поболее прочего.
Рядом с князем лежал, зарывшись лицом в смятый ковыль, убитый гридень. Его рука, успевшая уже окоченеть, сжимала взведенный самострел, так и не пустивший стрелу во врага. Не долго думая, Буй-Тур подтянул самострел к себе, выцелил наиболее донимавшего его стрелка и нажал на пусковой рычаг.
Кованая стрела с рычанием соскочила с ложа самострела, и князь не успел моргнуть, как она насквозь пробила грудь бродника и улетела прочь, выискивая вторую жертву.
Всеволод Святославич потянул следующую стрелу из колчана, к сожалению своему убеждаясь, что она – последняя. Не вставая, князь заново натянул тетиву, благо делать это было нужно, упираясь подошвой в специальное стремя снизу, при этом с силой притягивая самострел к лицу. Заслышав щелчок, Буй-Тур положил стрелу в желоб на ложе и повел самострелом слева направо, выбирая мишень.
Среди бродников выделялся один всадник. Князь отметил даже не качество и богатство отделки его оружия, но жестикуляцию, отличавшуюся властностью и выдававшую привычку отдавать приказы.
– Достойная цель, – сказал себе самому Буй-Тур и выстрелил.
Бродник Свеневид торжествовал. Знаменитый Буй-Тур Всеволод, от одного упоминания о котором дрожал весь приграничный мир, лежал, трусливо укрывшись, за конской тушей, ожидая скорой и неминуемой гибели. Свеневид хотел поступить по старой, еще печенежской традиции – отрезать голову заклятого врага и сделать из его черепа кубок, оправленный в золото. Свеневид вытащил из ножен саблю, представляя, как клинок отделит голову князя от тела и хлынувший из шеи поток крови в последний раз омоет остекленевшее в смерти лицо Всеволода.
На этот раз стрела из самострела ушла почти бесшумно. Она ударила избранную жертву в незащищенное шлемом переносье, выйдя через затылок и забрызгав плащ бродника мозговой жидкостью.
Не будем сочувствовать Свеневиду – он умер счастливым.
* * *
Солнце-Хорс остановилось в небе, немного расчистившемся от туч. Черные лучи тянулись вниз, освещая поле битвы. И такие же лучи устремлялись вверх, и их становилось все больше. Мертвое Солнце требовало себе пищи, и каждый труп отдавал себя в жертву полуденному богу, открывая душу в нижний мир и выпуская его свет в мир людей. И чем больше Хорс поглощал черный свет преисподней, тем больше чувствовал голод.
– Смерть! – вопил Бог.
Глас Божий недоступен людям, но воля Бога – священна. Внизу, на поле битвы, сражались до конца, не щадя ни противника, ни себя.
Бог голоден! Накормите Бога!
Умрите, люди!
* * *
Князь Игорь Святославич еще не скрестил меч с врагом.
Все шло неплохо, и нападавших удалось остановить. Другое дело, что сторожи не смогли предупредить нападение, оказавшееся полной неожиданностью, но спрашивать было не с кого. Почти все воины, отправленные в охранение, полегли среди первых, ценой жизни искупив свою оплошность. Главное, что удалось сохранить основную часть войска и обоз, а скоро и Кончак подоспеет.
