Острозубые скалы откусили уже половину солнечного диска, а ничего нового не произошло. Никто из смотревших в это пламенеющее марево не помнил такого медленного заката.
– Что там? Ярило рубахой за сучок зацепился? – буркнул факельщик.
На него зашикали недовольно, стараясь сохранить хрупкую торжественность момента. Вот уже не диск, не полдиска и даже не четверть… Словно разлилось озерцо расплавленного железа между темнеющими верхушками скал.
– Что за пятна на солнце? – удивленно воскликнула девочка лет семи.
Остальные вгляделись, тоже подметили две черных точки на фоне рубиновой лужицы.
– Да то птицы! – подхватил здоровенный мужик, вытягивая красную шею.
– Точно! Вороны! – загудела толпа.
Даже факельщик привстал, стараясь все же не показывать своего любопытства, да только на него уже никто не обращал внимания, все смотрели на странную крылатую пару, устало ковылявшую в густеющем синевой воздухе. Вот они ближе, ближе…
Тяжелый, отъевшийся на полях сражений ворон и совсем молодой еще, едва ставший на крыло вороненок, тащили в клювах играющие струи воды. Вода струилась, шумела, сохранив голос породившего ее источника, текла из ниоткуда в никуда, неся из одной безмерности в другую отблески заходящего солнца. Ворон парил, стойко удерживая на крыльях тяжесть своей ноши, а вороненок то и дело проваливался, семенил крыльями, едва удерживаясь в остывающем воздухе. Горлица взлетела им навстречу, поднялась ввысь, словно пытаясь нагнать уходящее солнце, метнулась к поленьям и ударившись оземь обернулась темноокой красавицей. Ворон с вороненком уселись рядом с поверженным витязем, еле удерживая в клювах тугие струи воды и изумленные русичи разглядели, что у ворона струя как седой волос, а у вороненка живая, прозрачная.
Факельщик как Диву увидел, чуть челюсть не уронил, а глаза свои так и выпучил, стал на рака вареного похож, даже покраснел словно рак. А девушка поднялась по поленьям, взяла у старого ворона бьющуюся змеей струю и мигом поседела, постарела, толпа зашумела оторопело, отодвинулась. Дива склонила над Микулкой морщинистое лицо и выпустила водяную змею ему на пробитую грудь. Зашипела вода, заиграла пузырями и пеной, рассыпалсь тысячей капель, окропила отрока и поленья вокруг. И прямо на глазах изумленных русичей затянулась смертельная рана, а запекшаяся кровь сошла густым паром. Еще не успела стечь мертвая вода, как Дива взяла у вороненка живую струю, бросила витязю на лицо. Игривыми алмазами рассыпалась вода, поднялась мелкой пылью и девушка враз помолодела как прежде, налилась румянцем и силой.
Микулка открыл глаза, осмотрелся пугливо, не понимая почему свет угасает на западе и почему вокруг стоит изумленная разношерстная толпа. А как разглядел, что лежит на погребальном костре, а вокруг все к тризне готово, вовсе оторопел. Он поднялся, помотал головой, стряхивая остатки оцепенения и слез с поленьев, подав руку девушке.
– Где брррат мой? – спросил ворон, склонив на бок голову.
– Отпустила я его сразу, как только ты из виду скрылся. – улыбаясь ответила Дива. – Он тебя уже давно в гнезде дожидается.
Ворон сухо каркнул и они с вороненком взметнулись в небо, постепенно исчезая в узкой полоске света на западе.
Толпа взволнованно загудела.
– Кто ты, витязь безвестный? – спросил седовласый старец.
– И добро ли тебе с ведьмой знаться? – насупившись буркнул факельщик.
– Да будет вам! – воскликнула высокая крепкая женщина. – Хвала Сваргу и Перуну-Воителю, что спаситель наш ожил. Скольких мужей и детишек он спас…
Микулка поднял руку, останавливая шум, а когда толпа успокоилась, поклонился низко и крепким голосом представился:
– Меня Микулкой звать. Я из под Киева. И об отце своем я не ведаю, потому как байстрюк я. А это Дива. Никакая она не ведьма, просто многими тайнами ведает.
– И то правда… – согласился старец. – Не заклинанием страшным подняла она молодца, а невесть откуда добыла живой воды.
– Все одно это колдовство! – упорствовал факельщик. – Какая разница чем ворожить? Словом или водой? Да и воду не сама она принесла, а вороны ей услужили.
– Экий ты быстрый других судить! – выступил из толпы Совка. – Ты сам когда медом хмельным упиваешься, никто же не молвит, что ведьмовством себе мозги вышибаешь? А есть ли разница вода или мед, коль они силу имеют? Мед с ног валит, а вода наоборот поднимает. И мед ты с цветов не сам собираешь, для тебя пчелы стараются.
В толпе раздался облегченный смех.
– Прав малый Совка! – кивнул старец.
– Спасибо! – махнул рукой мальчишке Микулка.
– Ну вот… – сплюнул под ноги красномордый факельщик. – Наготовили жратвы, меду три бочки выставили, а теперь вся тризна пошла собаке под хвост. Выкидывать что ли?
– Вот дурень… – улыбнулся седовласый старец. – Радоваться надо, что никто в ночном бою не загинул. А этот витязь еще много подвигов совершит… За победу и пир устроим! Играйте, музыканты, веселые песни! А на третей чарке вспомним тех, по ком тризну не справили из-за поганого ворога.
* * *
Шершавые столы из досок, пахнувших гарью и свежим деревом, еле удерживали на себе разнообразную снедь под черным куполом ночного неба. После двухнедельного одинокого аскетизма в лесной избушке, Микулка с удовольствием поглощал горячую, истекающую золотистым жиром рыбу, запивал густым темным олом, похрустывал квашенной капусткой и солеными овощами. Жаркие костры горели вокруг стола, разрывая пространство вихрящимся светом, освещали желто-красным мерцанием и стол, и радостные лица пирующих.
Дива сидела у левой руки, так и искрилась счастьем, слушая как жители веси с каждой чаркой и кубком славят подвиг молодого витязя.
– Оставайся с нами! – предложил захмелевший старец, сидевший справа. – У нас ведь какая жизнь? Русичей в Таврике чуть больше, чем у коня перьев, кругом басурмане. Одни злобой берут, другие хитростью одолеть пытаются. А ты, по всему видать, витязь умелый, обученный, был бы у нас воеводой… Кто бы нас одолел тогда?
Микулка вздохнул, припомнив Заряна.
– Не могу. – отяжелевшим от еды и питья языком ответил он. – Мне надо дальше, на полуночь, в Новгород идти. Кто меня учил? Дед Зарян меня учил… Он мне поведал сколько силы во мне. А сколько той силы? Да сколько было, столько и стало, может чуть-чуть прибавилось. Главное то, что я теперь знаю про эту силу, знаю что есть она, знаю сколько ее. И теперь я должен наказ дедов исполнить. Надобно мне в Новгород идти, служить Владимиру-князю тем, чем сумею.
Шум за столом усилился, каждый говорил о своем, друг друга никто не слушал, на дальнем конце несколько хриплых глоток затянули бодрую песню.
