Вся эта атмосфера взаимной подозрительности и ненависти вряд ли может быть названа христианской по духу. Междуусобные дрязги подобного рода были позором Православия во время черных лет турецкого ига. Однако они не помешали большому количеству так называемых "новых мучеников" пролить свою кровь за Христа во время периодически возникавших гонений и погромов. Самым известным из них стал Вселенский патриарх-Григорий V, повешенный турками в Пасхальное Воскресенье 1821 г. на воротах патриархии в Фанаре, сразу же после завершения Пасхальной литургии.
6. Благодаря богослужению и трудам Отцов Церкви, бережно хранившимся в монастырских библиотеках, Церковь смогла донести до народа главное содержание своей вести. Церковное богослужение, а также богатство и глубокий символизм византийских литургических форм позволили грекам, также как и другим балканским и ближневосточным народам, сохранить верность Православной вере и теснее чем когда-либо сплотиться вокруг своей, насильственно отлученной от школ, книгоиздания и образованного клира, Церкви.
Элементы византийской богословской науки продолжали поддерживаться горсткой выдающихся церковных деятелей. Некоторые из них были самоучками; другие получили образование на Западе и часто попадали под влияние своих католических или протестантских учителей. Таким образом идеи Реформации и Контрреформации проникли на Восток. Богословы XVII-XVIII вв., не имевшие возможности получить настоящее православное образование, зачастую использовали римские аргументы в полемике против протестантизма и протестантские аргументы в борьбе против римо-католиков. Политические соображения также играли немаловажную роль в этом процессе. Вселенские патриархи нередко использовали посольства католических стран (Австрии, Франции) и протестантских стран (Англии, Голландии) для того, чтобы повлиять на турецкие власти. Иностранные послы, со своей стороны, также часто оказывали давление на турецкое правительство, чтобы добиться смещения или возведения на трон того или иного патриарха.
7. Через несколько десятилетий после захвата Константинополя стало ясно, что правила для существования православного миллета, о которых договорились султан-завоеватель и патриарх Геннадий, оказались более действенными в теории, чем на практике. Турки не могли забыть, что они являются правящим народом, победителями христиан; их раздражало, что греки пользовались привилегиями, которых в общем-то не полагалось неверным. Сам Мехмед и его советники, в основном люди более старшего поколения, выросли в то время, когда Константинополь был блестящим культурным центром, а греческая ученость славилась по всему миру. Они не могли не чувствовать некоторого уважения к грекам. Мехмед гордился тем, что стал наследником кесарей – не просто султаном, но и римским императором, – и хотел, чтобы его подданные-христиане считали его таковым. Следующие поколения турецких правителей уже не разделяли этих чувств.
Сыну Мехмеда Баязиду II было пять лет от роду, когда его отец завоевал византийскую столицу. Когда Баязид вырос, все греческие ученые, которыми ранее славился Константинополь, уже давно разъехались: кто в Италию или в другие западные страны, а кто – в безопасную неизвестность монашеской кельи. Греки, с которыми доводилось встречаться султану, были либо купцами, стряпчими и ремесленниками, либо священниками, избранными на свой пост за тактичное, а зачастую и подобострастное поведение. В отличие от отца у него не было особых интеллектуальных интересов; для него слово "греческая культура" не значило ровно ничего. Его сын Селим I активно не любил христиан. Триумфом его царствования было завоевание Сирии, Египта и Аравии; честолюбие внука Мехмеда II было удовлетворено, когда он воспринял титул "калиф" – вождь всех правоверных.
Султан Сулейман Великолепный был культурным человеком и активно интересовался интеллектуальными течениями в современном ему мире. Но к тому времени его греческие подданные были весьма далеки от этих течений. Сам султан старался справедливо обращаться с греками, но, как и средний турок того времени, видел в них не более чем расу рабов. Время от времени кого-либо из них можно было использовать для финансовой, секретарской или даже дипломатической работы. Однако Сулейман был убежден, что на греков нельзя положиться, что верить им нельзя, что их главное занятие – это интриги и что они совершенно не заслуживают тех привилегий, которые почему-то им предоставлены его царственными предками.
Когда на трон взошел сын Сулеймана – Селим II Пьяница, на вершине Оттоманский структуры воцарился упадок. Верховную Порту контролировали министры, которые, как правило, за несколькими исключениями, отличались лишь жадностью, беспринципностью и неразборчивостью в средствах. Обычно всем при помощи невидимых нитей, тянущихся из-за завес ее гарема, управляла "султана валиде" – мать султана.
8. Ухудшение условий жизни греков внешне проявлялось в том, что у них постоянно отбирали церкви и превращали их в мечети. Сам султан-завоеватель формально аннексировал лишь одну церковь – собор Св. Софии, и это было неизбежным символическим актом: Св. София – больше чем просто церковь, это символ древней христианской Империи. Ее преобразование в мечеть подвело черту под надеждами греков на возрождение их экумени. Однако еще долгие годы турки не делали ничего, чтобы изменить ее христианский интерьер, – они лишь уничтожили или замазали мозаичные лики Христа и святых.
Некоторые другие церкви были настолько сильно повреждены во время взятия города и грабежей, что греки покинули их, и те либо были снесены, либо постепенно сами разрушились. Ряд церквей, таких как храм Пантократора и церковь Спаса в Хоре, были осквернены и разграблены, и греки более в них не вернулись. Так как сами здания остались в относительной сохранности, турки вскоре сделали их мечетями. Другие храмы были сразу же отобраны и приспособлены к светским целям. Так, храм св. Ирини (Христа Мира Божиего) сделался арсеналом, храм св. Иоанна Диппийского был превращен в конюшню. Однако у христиан осталось достаточно много церквей – главным образом в районах, где они вновь начали селиться. Подобная ситуация устраивала султана-завоевателя, который решил отвести несколько кварталов в Константинополе для проживания своих греческих подданных.
Естественно, им требовались здания, в которых они могли бы молиться. Со временем, однако, его постановления были забыты. Один за другим старые храмы отбирались у христиан и превращались в мечети. К началу XVIII в. в городе оставалось всего около сорока греческих церквей, но из них только три построены до падения Константинополя. Все три выглядели небольшими часовнями, настолько застроенными новыми зданиями, что они не могли оскорблять взора победителей-мусульман.
