Наши корабли должны быть вооружены более дальнобойными орудиями, комендоры должны стрелять точнее, а скорость полного хода должна позволять даже одиночным нашим кораблям отрываться от противника. Потому к проекту русского линкора нужно подойти с особым тщанием. Тут вы, опять же, можете рассчитывать на то, что русским инженерам не придется терять время, действуя методом проб и ошибок. В нашей истории линкоры уже прошли весь свой путь, от рождения до смерти.
Две другие важные составляющие в ударной силе флота – это быстроходные турбинные крейсера с большим радиусом действия и вооружением, размещенным в башнях, а также подводные лодки. Сама концепция дальнего крейсера, наверное, не умрет никогда. Поэтому с их проектированием промахнуться сложно. Мощная силовая установка, позволяющая развивать крейсерскую скорость в тридцать, а если надо, то и сорок узлов. Бронирование без фанатизма, только самых важных агрегатов. Вооружение – три-четыре трехорудийные башни, единым калибром в семь-восемь дюймов. Главным для этих кораблей должна стать скорость и огневая мощь. Они должны иметь возможность уничтожить слабого противника и легко уйти от сильного.
Помощникам им должны стать дальние подлодки крейсерского типа, о которых надо говорить долго и отдельно, и любимые уважаемым Александром Михайловичем вспомогательные крейсера. Это для того, чтобы защитники торговли не знали, с чем они встретятся завтра – со вспомогательным крейсером или с полноценным ударным прерывателем. Тогда можно будет посмотреть, как господа британцы начнут снаряжать в сопровождение к транспортным караванам драгоценные линкоры, сжигая топливо и ресурс их машин. Ибо без коммуникаций между метрополией и колониями, Империи, над которой никогда не заходит солнце, просто не выжить.
Капитан 1-го ранга Верещагин вздохнул:
– Примерно как-то так. Но имейте в виду, что без индустриализации всея Руси и ликвидации в ней нынешней нищеты мои слова навсегда останутся словами, ибо ударный океанский флот – это удел богатых и промышленно развитых держав.
18 (5) марта 1904 года, вечер. Санкт-Петербург, Новая Голландия. Главное управление государственной безопасностиКапитан Тамбовцев Александр Васильевич
Двое дюжих бойцов ввели в мой кабинет самого известного российского провокатора ХХ века. Мало кто в нашей истории удостоился столь мрачной славы, а точнее бесславия, как человек, носящий имя Георгия Гапона.
В принципе, почти все участники той январской драмы уже находятся в наших руках или мертвы. Отдельные камеры, с разной степенью комфорта, в нашем «богоугодном заведении» занимают Евно Азеф, полковник Зубатов, бывший директор департамента полиции господин Лопухин.
И вот теперь в качестве подследственного передо мной стоит сам Георгий Аполлонович Гапон. Для полного счастья и завершенной коллекции террористов-бомбистов и их сообщников нам не хватает только одного уникального экземпляра – убийцы, авантюриста и писателя в одном флаконе. Да, да, это я о Борисе Савинкове. Такой кадр – он будет как вишенка на торте. Одно ясно точно, сотрудничать мы с ним не будем, клоуны – это, господа, в балаган.
А вот с господином Гапоном – почему бы и не поработать. Тем более что у человека за спиной такой ценный ресурс, как новоучрежденное Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга – первая легальная рабочая организация в Российской империи. И пусть это детище господина Зубатова, но идея сама по себе хорошая.
Россия давно уже нуждается в сильных и независимых от политиканов профсоюзах. Но в данном случае мы-то хорошо помним, чем все это закончилось в прошлый раз. Все было как всегда – стреляли в империю, а попали в Россию. Так что никакой художественной самодеятельности нам не надо, тем более с эсеровским оттенком.
– Тэк-с, господа-товарищи, – промолвил я, разглядывая туго упакованного веревками поверх рясы Гапона, на голову которого был наброшен плотный черный мешок, – Снимите с него все это. Хочется полюбоваться на светлый лик столь выдающегося деятеля российского рабочего движения.
Арестовывали наши оперативники этого «борца за интересы пролетариата» тайно, можно сказать проще – похитили, дабы не заполучить сюда, под стены Новой Голландии, толпу возмущенных рабочих, требующих вернуть их любимого пастыря. Охранники сноровисто усадили Гапона на табурет, потом сдернули с его головы черный мешок и в дополнение ко всему энергично, с хряском, оторвали кусок скотча, которым был заклеен его рот. Садисты! У него же борода, а скотч из нее волосы с корнем рвет. Сидит Гапон на табурете, моргает, лицо перекосил, небось скотч изрядный клок волос из бороды вырвал.
– Явление первое… – я машинально постучал карандашом по столу. – Будем знакомиться. Я капитан Тамбовцев Александр Васильевич, следователь по особо важным делам Главного управления государственной безопасности. Наслышаны, небось? Сейчас вынужден копаться во всем том дерьме, которое наворочено вокруг убийства государя императора Николая Александровича.
И среди всех этих фекалий и вы, отче. Итак, Гапон Георгий Аполлонович, тысяча восемьсот семидесятого года рождения, вдовец, отец двоих детей, настоятель церкви Святого Благоверного князя Михаила Черниговского при Санкт-Петербургской городской пересыльной тюрьме?
– Да, – прокашлявшись, хрипло произнес Гапон, ерзая худым задом по прибитой к полу табуретке. Видно было, что он растерян и изрядно напуган.
– Очень хорошо, – сказал я. – Хотя, если честно сказать, ничего хорошего я в вашем положении не вижу. По политическим убеждениям вы, господин Гапон, типичный толстовец, а по сущности своей натуры – самовлюбленный карьерист, талантливый демагог и интриган, считающий, что общество недостаточно оценило ваши способности. И это ваше Собрание русских фабрично-заводских рабочих – всего лишь способ самоутвердиться, занять в обществе место, более соответствующее вашим амбициям.
И если для господина Зубатова, который, кстати, тоже находится тут, у нас, по соседству, первоочередными в его деятельности были социальное спокойствие в империи и удовлетворение первоочередных нужд рабочих, то для вас главной целью была личная слава и успех. Ведь так? Вы бы и бомбу в царя, наверное, самолично кинули, если бы, конечно, после сего героического акта можно было остаться в живых и воспринять одобрительные аплодисменты либеральной публики.
Гапон угрюмо молчал, не пытаясь ни оправдываться, ни опровергать мои слова, а как говорится, молчание – знак согласия.
– Итак, отсюда, из Новой Голландии, у вас только два выхода. Время сейчас военное, суровое. Посему или вы выйдете отсюда ногами вперед и встанете на «мертвый якорь» в Финском заливе… Знаете, в морской пучине холодно, мокро, корюшка объедает утопленников, да и оваций никаких, ведь никто не узнает, где нашел свое последнее пристанище отец Георгий. Или…
