— Почему вы не приложили это письмо к прошению об аудиенции?
— Потому что слишком высоки ставки, — улыбнулся Алексей. — Я не убежден, что эта информация не попадет в руки германских агентов. А дальше… Поставьте себя на место немцев. Большевики — ненадежные союзники, и в Берлине это понимают. Но все же германский Генштаб считает, что может управлять ими. Между кайзером и Лениным сейчас идет торг, как между обычными грабителями. А вот как поведут себя новые власти, возглавляемые высшими офицерами армии, которая только что воевала с Германией, они не знают. Тем более что в своей политике мы намерены прежде всего ориентироваться на союз с Британией. Думаю, что немцы будут заинтересованы в том, чтобы передать эту информацию большевикам. Именно поэтому я прошу сохранить в тайне все, что сообщил и еще сообщу вам.
— Понятно, — кивнул Черчилль. — Давайте тогда обсудим ваши возможные действия и перспективы нашего сотрудничества…
* * *
Павел удовлетворенно наблюдал за тем, как рота матросов морской пехоты лихо взяла искусственное укрепление, вырытое специально для тренировок в части Кронштадта, не занятой крепостными сооружениями. Пританцовывая на морозе, он уже около часа следил за тренировками десантной команды, созданной им и адмиралом. Сейчас уже не оставалось сомнений, что ударная группа подготовлена блестяще и способна выполнить поставленную перед ней задачу. Он собрался было уходить, когда за его спиной послышался звук мотора; обернувшись, Павел увидел приближающийся к учебному полигону автомобиль. Павел пошел навстречу адмиралу, придерживая болтающуюся на боку кобуру с маузером.
— Здравствуйте, товарищ Сергеев. — Оладьин пожал ему руку.
«Совсем как советский адмирал», — довольно подумал Павел, глядя на холеное аристократическое лицо моряка, а вслух произнес:
— Здравствуйте, товарищ командующий военно-морской базой.
— Как наши подопечные? — осведомился адмирал, поворачиваясь к полигону.
— Отлично, — удовлетворенно проговорил Павел. — Можете убедиться сами.
Он махнул стоящему на бруствере учебного укрепления офицеру рукой, давая понять, что атаку надо повторить. Тот кивнул и тут же дал команду матросам выходить на исходный рубеж.
— Если я не ошибаюсь, — произнес Оладьин, — только в Кронштадте воинские части занимаются боевой подготовкой. На всей остальной территории бывшей Российской империи по-настоящему боеспособных войск почти не осталось.
— Именно так, — кивнул Павел. — Впрочем, у нас еще достаточно времени. Ведь десантную операцию мы планируем провести в ноябре.
— Я бы предпочел иметь боеспособные десантные части уже в феврале, — глядя в сторону, проговорил Оладьин. — Мало ли что.
— Совершенно согласен, — сказал Павел. — Но к февралю революционная ситуация в Германии еще не сложится. А вот в ноябре будет достаточно десантов в Кенигсберге и Киле, чтобы поддержать германскую революцию. До этого, конечно, восстановим советскую власть в Финляндии. В моем мире Советская республика не имела такой возможности, а здесь, благодаря тому что флот куда лучше подготовлен и дисциплинирован, мы сможем это сделать. Тогда уже к январю девятнадцатого возникнет Германская Советская республика. Ударив с двух сторон, мы уничтожим буржуазный режим в Польше. Потом войдем в Прагу, Будапешт и Вену. Белые армии на юге России и Дальнем Востоке не смогут в таких условиях быть столь большой угрозой советской власти. К началу двадцатого года с ними будет покончено. И тогда возникнет великий Советский Союз, включающий в себя полностью территории трех бывших империй: Российской, Германской и Австро-Венгерской. После этого, конечно, надо будет сделать передышку. Но потом мы перевалим через Гималаи и поддержим национально-освободительное движение в Индии, установим советскую власть в Китае. Останутся еще Франция и Великобритания; Италию и Испанию я стратегически как серьезных соперников не рассматриваю. Потом — самое сложное, бросок через океан. Здесь вам тоже предстоит сыграть важную роль, адмирал. Кому, как не вам, надлежит стать первым главнокомандующим военно-морскими силами великой советской державы, которая к сороковому году распространится по всему миру. И это благодаря нам с вами!
— Да, конечно, — рассеянно произнес адмирал. — Я всегда считал, что стратегически для России союз с Германией и Австро-Венгрией более перспективен, чем союз с Великобританией и Францией.
— Извините, — насторожился Павел. — Вы что, поддерживали лозунг: «Штыки в землю?».
— Упаси господь, — хмыкнул адмирал. — Я и сейчас нахожу позицию Троцкого чрезвычайно опасной. «Ни мира, ни войны, армию распустить». В нашем мире политики и правители уважают только силу. И союз заключают только с сильными, слабых покоряют или вовсе не считаются с ними. Я о другом. Глупейшей ошибкой было само вступление Российской империи в войну на стороне Антанты. Интересно, кто решил, что эти политиканы из Лондона и Парижа отдадут нам Константинополь? В любом случае победа в союзе с германским миром сулила бы нам куда большие перспективы. Подумайте: все, что вы сказали о Гималаях, присоединении Индии, влиянии в Китае, могло бы осуществиться в этом случае. Тут уже призом был бы не выход в Средиземное море, а Андреевский флаг над Индийским океаном. В том, что коалиция России и немецких государств одержала бы победу, я не сомневаюсь, раз уж при нашем участии на стороне Антанты чаша весов чуть было не склонилась в пользу германских государств. Хотя затяжную войну Берлин и Вена в любом случае не выдержали бы. Когда немцы в пятнадцатом году не взяли Париж, им уже стоило начинать мирные переговоры. Ресурсов для длительной войны на два фронта у них было явно недостаточно. А вот при поддержке их ресурсами Сибири, я уж не говорю об использовании российской армии… Немцам мы бы отдали влияние в Западной Европе и Африке, а сами бы прочно утвердились в Азии. Чем плохо?
— Ах, товарищ Оладьин, — воскликнул Павел, — я же не о том. Вы говорите об империалистическом разделе мира, а я — о создании всемирного советского государства.
— Да, конечно, — отвел глаза в сторону Оладьин, — вы правы. Хотя советская власть могла быть установлена и в этих условиях. Впрочем, давайте посмотрим на взятие учебного укрепления. Если не ошибаюсь, рота уже вышла на исходную позицию.
— Согласен, — кивнул Павел.
Он повернулся и махнул рукой в сторону затаившихся в траншеях матросов. Тут же донеслась команда офицера, и рота с криком «Ура!» рванула к учебным укреплениям.
Глядя, как бегут по заснеженному полю с винтовками наперевес люди в черных шинелях, и украдкой поглядывая на стоящего рядом с ним комиссара в кожанке, Оладьин думал: «Жаль, я бы предпочел использовать дальше Сергеева, а не Татищева. Алексей заражен бациллой либерализма, а этот вполне понимает, что политическая целесообразность иногда требует и пролить реки крови, и лишить народ его свобод. Но этот помешан на коммунистических идеалах, а значит, может предать, когда я начну восстанавливать права и привилегии аристократии и промышленников. Если бы удалось выбить из него большевистские иллюзии и объяснить ценность мощной державы, он мог бы стать неоценимым союзником. Тогда бы мы добились альянса с немцами. Это могло бы неизмеримо увеличить мои возможности в качестве верховного правителя. Хотя… Я ведь собираюсь править в Северороссии, а эта страна может и не принять абсолютной диктатуры. Союз с немцами был бы поддержан немецкой и пронемецкой частью общества, но сейчас год восемнадцатый, а не четырнадцатый. Кайзер выдыхается. Идеально было бы, конечно, использовать обоих этих сопляков, так удачно попавших в этот мир и открывшихся мне. Но, похоже, они непримиримо враждуют друг с другом. Еще раз взвешиваем. Германия проиграла, это ясно. Надо делать ставку на Антанту. Раз. Чтобы меня приняло североросское общество, придется дать ему либеральные свободы, это два. Большевики не могут быть моими союзниками в борьбе за верховную власть. Они и так правят. Значит, я должен поддержать их врагов. Это три. Получается, чтобы захватить и удержать власть, придется играть в либерализм. А значит, мне нужен Татищев, а не этот комиссар. Так и порешим».
