В Истанбуле мне было делать больше нечего. Конечно, я мог бы зайти на улицу Де-Руни, но сегодня меня там не ждали. Тем более , в последний раз Яков Александрович явно что-то недоговаривал. А между тем, я к этому никаких поводов не давал.
Я пересчитал лиры, и решил перекусить в каком-нибудь приличном ресторане. В конце концов, будет что вспомнить в нашей офицерской столовой за ужином. Нет, спасибо, конечно, господам французам за продукты, но лучше бы они ели их сами.
Трудность была в том, что приличный ресторан в Истанбуле – это не Музей Древностей. Где находится Музей, я знал, а вот с приличными ресторанами дело обстояло сложнее. Я уж совсем было собрался спросить об этом самым наглым образом у первого встречного британца, но затем в голову пришла иная мысль. В конце концов, не торчать же одному за столиком, пережевывая шашлык по-карски или азу-измит. И я направил свои грешные стопы к гимназистке седьмого класса.
Я помнил, где она живет, – в ту ночь, вернее,в то утро я проводил ее домой, точнее, в тот многоэтажный домище, где она снимает комнатку у какой-то мрачноватого вида старухи. Конечно, Татьяны вполне могло не оказаться дома, но попытка, как известно, не пытка. Тем более, не пытка в чеке.
Татьяна была дома, но ее вид мне сразу же не понравился. Допуская увидеть ее с очередным кавалером, просто подшофе или после понюшки кокаина, – с позволения сказать, ноблесс оближ. Но она была совершенно одна, без всяких следов боевой раскраски, а комната имела весьма заброшенный вид и чуть ли не поросла мохом.
Я решил было, что она прихворнула, но Татьяна заявила, что чувствует себя вполне прилично. Тогда я поглядел на нее внимательнее и поитересовался, сколько дней она не ела. Оказалось, что всего день. До этого она питалась на то, что удавалось продать на местной барахолке.
В общем, она не последовала моему дурацкому совету, и не пыталась топиться в Золотом Роге. Правда, пришлось все продать. А вчера это «все» кончилось. Но, в любом случае, она благодарна мне за добрый совет.
Думаю, мои нравственные проповеди все же не при чем. Просто, у каждого человека есть свой предел. Вот подпоручик Михайлюк не мог есть конину. Это было зимой 19-го, когда всем нам приходилось подражать татарам. А подпоручик Михайлюк конину не ел. Один раз поел – и чуть не помер. Видать, такой предел есть и у Татьяны, Правда, помирать с голоду – тоже не лучший выход.
Я поглядел на нее критическим взором и поинтересовался, где тут можно купить приличное платье. Она усмехнулась и сказала, что я несколько опоздал. Раньше мне стоило заплатить две лиры. А теперь и платье ни к чему. Лучше она и вправду искупается в Босфоре.
Пришлось объясняться. Я сообщил, что нас того и гляди переведут в Занзибар, и напоследок мне хочется посидеть с дамой в приличном ресторане. Истанбульских ресторанов, однако, я не знаю, а знакомая дама у меня здесь одна. Что же касается платья, то после посещения ресторана его можно продать. Или сжечь, дабы никаких вопросов не возникало.
С платьем вопрос решился быстро, труднее оказалось найти пристойный ресторан. В конце концов, мы остановили свой выбор на «Бристоле», невдалеке от Британского посольства. Это меня успокоило – господа островитяне любят чистоту, и по крайней мере, тараканов там не встретишь.
«Бристоль» оказался весьма шикарным заведением. Швейцар с подозрением посмотрел на мой френч. Я мысленно возмутился – френч был английский, и перед поездкой я его специально выгладил. Но блестевшие на нем кресты – Св. Владимира и Ледяной – убедили цербера, и вскоре мы сидели за столиком, производя изыскания в меню. Многие не любят британскую кухню, а, признаться, напрасно. Впрочем, тут был достаточный выбор турецких деликатесов. А уж тех, кто не приемлет турецкой кухни, я вовсе не понимаю.
Мы заказали шампанское, но я почти не пил, а в основном, поднимал фужер. В последний раз пить пришлось месяцев шесть назад, а потом как отшибло. Господа эскулапы сие как-то объясняли, но уж очень сложно. Попросту говоря, не тянет.
В общем, было спокойно, приятно, почти как до войны. Впрочем, нет, до войны я бывал в ресторанах редко и, конечно, не в военно мундире. Скорее это напоминало редкие поездки с фронта в Екатеринослав, где мы откисали после очередной схватки с Упырем.
Между тем, пришлось отвечать на вопросы. Я радостно сообщил, что у меня, как всегда, все в порядке. Я чувствую себя превосходно, что вполне подтвердил один очень-очень ученый профессор, у которого я побывал не далее как сегодня. В общем, живем – не тужим, только в Занзибар ехать очень уж не хочется.
Татьяна слушала молча, а потом, не поднимая глаз от скатерти, попросила прощения за фразу, которую она признесла в нашу первую встречу. Я весело поинтересовался, какую именно, но взглянул на нее и понял, что переиграл. Тогда я заставил себя усмехнуться, и в свою очередь еще раз извинился за все те глуопсти и пакости, что наговорил ей тогда. В общем, наступило взаимное прощение, я заказал кофе, готовясь покинуть гостеприимный «Бристоль», как вдруг на наш стол спикировала бутылка шампанского, причем, куда поприличнее той, которую заказал я сам.
Я вопросительно посмотрел на официанта, и тот пояснил, что это нам прислали, и был указан столик в отдаленном углу. Как говорится, «от нашего стола – вашему столу». Аллаверды, одним словом. Только мы были не в Екатеринославе, а в граде Константинополе, и это становилось уже интересным.
Я пригляделся. За столиком восседала вполне приличная компания – две дамы и два господина явно британского вида. Впрочем, один из них показался мне чем-то знакомым. Я его определенно видел раньше, но не в Истанбуле, не в дамской компании и не в штатском.
Господин британского вида перехватил мой взгляд, мило улыбнулся и помахал ручкой. Я решил развеять свои сомнения и встал, чтобы подойти к нему. Я сделал всего два шага, но тут меня повело, в висках запульсировала кровь, в ушах загудело, а дышать стало совсем нечем. Я успел подумать, что лучшего места для обморока не найти, пожалуй, не удастся, схватился за колонну и начал сползать на мраморный пол. Последнее, что я успел расслышать, был крик Татьяны: «Помогите! Он не пьяный, он болен!» И, проваливаясь в какие-то тартарары, я все же мысленно поблагодарил ее.
Очнулся я в пустой темноте. От случившегося не осталось ничего, кроме легкого головокружения. Свой френч я обнаружил на стоящем рядом стуле, а зажженая спичка объяснила мне остальное. Я пребывал в комнате, которую снимала Татьяна, нагло оккупировал ее кровать, вытеснив гимназистку седьмого класса на пол, где она мирно почивала, укрывшись старым пальто. Бутылка шампанского стояла в углу, слева от двери.
