Под посольство отвели апартаменты на набережной, которая, как и в Сен-Доменге, называлась Малекон. Влада вообще удивляли повторяющиеся названия. В Сан-Хуане форт Эль Морро - и в Гаване Эль Морро. В Санто-Доминго набережная Малекон - и здесь Малекон. Эдак незнакомому человеку и запутаться недолго. Влад с усмешкой вспомнил мытарства одного своего запорожского знакомого, который зачем-то ехал в Харьковскую область, в село Пятихатки. И сел на автобус, следовавший в Пятихатки. Который и привёз его в одноимённое село Днепропетровской области… Словом, это была пожалуй единственная мысль, которая Влада повеселила. То, что он видел в Гаване, кое-что ему очень сильно напоминало. Облущенные стены домов, небеленых со дня французского вторжения. В раскрытых по случаю хорошей погоды окнах лишь изредка встречались целые стёкла. Разве что крепость Ла-Реаль-Фуэрса, резиденция алькальда, выглядела более-менее достойно, но ведь ей при обстреле меньше всех и досталось: гарнизон сдался до того, как французская корабельная артиллерия принялась "разравнивать площадку". Посольство - особняк какого-то роялиста, сбежавшего уже после победы повстанческой армии и провозглашения независимости - тоже неплохо выглядело. Но его выкупили и отремонтировали за счёт казны Сен-Доменга. И губернаторская резиденция в центре города тоже приятно радовала глаз. Но мраморные (!) плиты мостовых местами расползлись, подаваясь растущей в щелях траве, местами были побиты французскими снарядами, местами просто растащены местными жителями для починки собственных домов… Словом, лишь однажды Влад имел сомнительное удовольствие наблюдать нечто подобное. В своём родном городе, когда по какой-то прихоти судьбы отъехал на пару кварталов от центрального проспекта. Всё повторялось в точности - естественно, с поправкой на культурные особенности испанцев семнадцатого века и украинцев века двадцать первого. Неровный, с глубокими выбоинами асфальт, потрескавшиеся стены старинных кирпичных домов. Дворы, словно застывшие в веке девятнадцатом - с покосившимися лестницами, чахлыми вишнями и обшарпанными деревянными верандами, на которых сушилось бельё. С грязными котами и брехливыми собачонками. С вечно ссорящимися соседками и запахом дешёвого борща, сваренного из "ножек Буша"… Помнится, тогда Влад исполнился такого отвращения к "нищим", не способным заработать себе на более достойную жизнь и растаскивающим всё вокруг, что зарёкся когда-либо вообще появляться в том районе. И только годы спустя, уже будучи пиратским капитаном, понял одну простую вещь. Эти презираемые им "нищие" отнюдь не были тупой "биомассой", каковой считал их его отец. Они прекрасно видели, что люди, подобные Волкову-старшему, бессовестно их обкрадывают. И, не имея возможности этому помешать, пытались вернуть хоть немного украденного у них, растаскивая для своих нужд покосившийся забор. Всё равно ведь из ЖЭКа не придут чинить ни забор, ни лестницу. И никому ни до чего нет дела. А раздражение, накопившееся за годы "демократического счастья", люди сбрасывали кто в водку, кто на свои же семьи, кто в ссоры с соседями… Нервный женский взвизг и ругательства заставили Влада вернуться на грешную землю. Ну, вот, пожалуйста: две кумушки не поделили верёвку, на которой собрались просушить постиранные юбки. Если мужья или соседи не вмешаются, сейчас друг дружке в волосы вцепятся. И это на набережной Малекон, в некогда престижном районе!
"Хорошо, что я не потащил сюда Исабель, - подумал Влад, чувствуя себя премерзко - будто в чужом белье порылся. - А ведь напрашивалась: она здесь родилась. Но я как чувствовал: не стоит ей сюда ехать. И оказался прав. Люди здесь нервные, злые, голодные. Взрыв неминуем, кто бы ни сменил Фуэнтеса. И даже если он останется, всё равно тут будет жарко. Лучше Исабель и малышам быть как можно дальше отсюда. По крайней мере, пока".
Церемония представления посла Сен-Доменга - Дуарте - и представителя Совета капитанов - Влада - прошла как по нотам. Поклоны, вручение верительных грамот, обмен любезными заверениями… Словом, соблюдение протокола. Обе "высокие стороны" предельно серьёзны и благожелательны. Однако дон Иниго чувствовал раздражение. Эти двое, пиратские капитаны, так уверены в себе, так спокойны, так непохожи на расхожее представление о пиратских вожаках - грязных, по-хамски разодетых в самые нелепые и яркие тряпки, с вульгарными манерами. Эти двое, как слышал дон Иниго, были купеческими сыновьями. Оба получили хорошее образование, оба были недурно воспитаны, и сейчас демонстрировали своё воспитание. Раздражало дона Иниго не это. Истинный идальго может родиться в любом сословии, взять хотя бы Хуанито. Раздражали "дона Команданте" платья гостей. Посол Дуарте в чёрном бархатном испанском камзоле с неброской серебряной отделкой - за подобный, помнится, дон Иниго ещё при испанской власти отдал портному кругленькую сумму. Красавец-офицер - капитан Вальдемар, брат генерала Сен-Доменга - щеголял модным французским камзолом, сшитым из лучшего голландского сукна. Воротник и манжеты - дорогие брюссельские кружева. На шляпы гостей дон Иниго отдельного пункта заводить уже не стал… Нет, какая досада! Его собственный камзол, хоть и сшитый по заказу у лучшего портного Гаваны, хоть и сверкал золотыми пуговицами, качеством сукна заметно уступал. Не везут сюда голландцы свои лучшие ткани, слишком высок налог и слишком мало надежды продать подобный товар в бедной стране. Зато дешёвку продают по цене отличного сукна…
За столом - как же не пригласить "высоких гостей" отобедать? - господа капитаны также вели себя безупречно. Придраться можно было бы разве только к манере сеньора Вальдемара рассказывать анекдоты, что в присутствии доньи Долорес выглядело не слишком уместным. Даме не пристало слушать мужской юмор. Однако, господин капитан уверял, что подобные анекдоты любит рассказывать его сестрица. "Что ж, благовоспитанная сеньорита никогда не сделалась бы пиратским вожаком, - подумал тогда дон Иниго. - Ей следовало вести себя по-мужски, ничего не смущаться и ничего не бояться…" И тогда же дон Команданте, малость пригорюнившись, сделал для себя неутешительный вывод.
"Почему эта женщина не боится править столь жёстко, чтобы её слушались, и в то же время даёт подчинённым достаточно воли, чтобы те не превращались в безвольных кукол? Я не знаю. У меня так не получается".
В самом-то деле, у дона Иниго никак не получалось править так, как ему хотелось. Дал чуть больше воли крупным землевладельцам востока страны - эти доны тут же оказались в оппозиции к Гаване. Пока бунтом не пахло, но ситуация в стране ухудшается. Доны из Сантьяго и окрестностей, хоть тресни, не хотят отсылать налоги в полном объёме, осмеливаясь уверять представителей столичных властей, что в случае полной уплаты крестьянство восточных провинций вымрет от голода… Однако и жёстко править не удавалось. Кое-кого из этих напыщенных мерзавцев, ещё не так давно бывших весьма толковыми командирами, дон Иниго собственноручно подвесил бы на дыбу. Но если это сделать, армия - вернее, то, во что превратились герильерос, обросшие доходными местами - вздёрнет на дыбу его самого.
"Почему она не боится?"
Раздражение дона Иниго было настолько очевидно, что Влад позволил себе едва заметную холодную усмешку: точно так же, помнится, вели себя младшие бизнес-партнёры его отца и обойдённые, но по какой-либо причине не смевшие выразить своё недовольство, конкуренты. Чтобы отгадать эту загадку много времени не потребовалось. Фуэнтес действительно чувствовал себя младшим партнёром и обойдённым конкурентом одновременно. А сравнение экономических показателей Кубы и Сен-Доменга этому только способствовало.
- Сеньор Вальдемар. - Наконец дон Иниго решил перейти от пустого, ни к чему не обязывающего застольного трёпа к делу. - Мне говорили, будто вы ещё будучи в Сен-Доменге изволили негативно высказываться относительно нашей налоговой политики. Могу ли я рассчитывать на вашу откровенность за этим столом?
- Разумеется, - кивнул Влад. - Если вас интересует моё личное мнение, то оно таково: чем выше налоги, тем меньше денег попадает в казну.
- Против вашего мнения, сеньор капитан, восстаёт сама математика, - дон Иниго изобразил тонкую усмешку испанского гранда, снизошедшего до дружеской беседы с простым офицером.
- Как говорит сеньор Лейбниц, министр образования и глава нашей Юстиц-коллегии, математика бессильна в применении к людям. Ибо они - не цифры, а существа, наделённые разумом и свободой воли.
- Ваш учёный прав, - без особого удовольствия признал Хуанито. Простой человек, он не стал заморачиваться со всеми столовыми приборами. Оставил себе один серебряный ножик и одну двузубую вилку, и орудовал ими, уплетая обед. - У вас, я слышал, самые низкие налоги, и то ловят всяких жуликов, не желающих их платить.
