– Ой, дяденька Оладья! Ой, басурманин вас чуть не убил! Страшный он! Ни жалости, ни речи людской не разумеет! Боюсь я его!
Оладье страшно хотелось узнать, что произошло с ним, но Парашка трещала без умолку, только в её словах он ничего полезного для себя не слышал, а говорить ему пока нельзя не было…
…Боярина Марк явно впечатлил, потому что усмешка на заросших усами и бородой полных губах исчезла после того, как Оладья, лучший, как понял слав, боярский воин, сложился после мощного удара в лицо пяткой ноги. Слав удачно ошеломил первым выпадом боярского бойца, тот не ожидал мгновенного, словно укус змеи удара торцом оглобли из крайне неудобного положения для нападающего, и когда ошеломлённый выпадом Оладья рефлекторно отшатнулся назад, типичный йон маваши гири, как сказали бы через семьсот лет, отправил противника слава в чистый нокаут. Впрочем с каратэ, как назвали этот вид рукопашного боя стиль слава не имел ничего общего кроме похожих движений ряда приёмов. Обучался Марк в военном княжеском училище у лучших наставников Державы, и славов, и ниппонцев, и корёсцев, и инков. Кое-каких ухваток набрался у своей воспитательницы из норгов – викинги славились своей драчливостью. Да потом, когда попал в корпус воздухоплавателей, науку не забывал, и старался перенять всё, что можно было. У желтокожего цинца, практикующего работу с копьем он и перенял некоторые приёмы цяньшу, боя с копьём. И хотя оглобля, естественно, не боевое оружие, но кое-что славу пригодилось, как выяснилось. Впрочем, убивать Оладью Марк не хотел, но впечатлить боярина требовалось. Не было желания у фон Мауберга ходить за сохой или пасти коров на лугу. Он – воин. И воином хотел оставаться и в будущем. А что попал в рабы, так не страшно. Слав прекрасно знал, что может в любой момент уйти, и никто его не остановит. Нет у него противников, как уже успел убедиться. Только вот задачу ему князь поставил другую. Врасти. Устроиться. Основать базу. Поэтому придётся пока походить в холопах. Недолго, разумеется…
Глава 13
– Тевтоны Псков взяли!
Истошно завопил ввалившийся во двор усадьбы Егорка, сирота, прижившийся на кухне, только что прибежавший с рыночной площади. Марк вздрогнул и застыл неподвижно. Уже год он служил у боярина Малюты кем-то вроде телохранителя. Иванов слава не обижал, относился даже с неким уважением. Сумел фон Мауберг завоевать у сурового и хитрого боярина определённую репутацию. Как и у остальной дворни и челядинцев, а так же многочисленных племянников и прочих родичей хозяина усадьбы. Ценили Марка за умения невиданные, за стойкость в драке, благо кулачные бои стенка на стенку тому с детства привычные, чай, национальная забава Державная. Уважали за знания. Постепенно слав начал говорить на местном наречии. Так же, как коренные новгородцы протяжно тянул «о», да новых словечек, незнаемых на другом конце мира, нахватался, и потихоньку на вечерних посиделках у горящей печи время от времени начал предложения говорить, а не только слушать. Затем тавлеи, то есть шахматы, по-русски, вырезал между делом, обучил пару холопов игре, благо правила несложные, начали играть потихоньку. Дворня, поначалу боявшаяся слава после боя с Оладьей, попривыкла к нему, перестала шарахаться, когда заходил слав на поварню или ещё куда. Наладились отношения с кузнецом боярским. Марк, осмотрев оружие местное, скривился про себя. Кольчуги из крупных колец, между ними любое оружие пройдёт. Мечи вроде и красивые, а баланс у большей части никудышный, да и качество по сравнению с державным никуда не годное. Про хитроумные же штучки восточные тем более никто из местных и не слыхивал. Ни про мечи-катаны, ни про веера боевые. Рукопашному бою учились, стыдно сказать, на тех самых ледовых боях. Серьёзно никто не занимался. Правда, сказывали, что дружинники княжеские чего-то такое знают, но Александра, по прозвищу Невский, что незадолго до появления Марка в Новгороде свенов на Неве разбил малым числом, буйные новгородцы, превыше Бога ставящие свою свободу, прогнали. Мол, захотел тот взять град славный и богатый под свою руку. Ан, не бывать такому, чтобы Вольный Новгород перед кем-нибудь склонился! Так что как нужда в опытном воеводе отпала, так и избавились. Бахвалится новгородцы любили. Что простые горожане перед друг дружкой, у кого изба выше и стол богаче, что гости торговые – кто дальше с товаром побывал, да какие диковинки привёз, и какие невидали видывали. И бояре новгородские от прочих не отставали: у того жена красавица, у второго – сын боец знаменитый, у третьего – мошна несчитанная, богатства большие, у четвёртого… А четвёртым то и был как раз хозяин Марка, Малюта Иванов. Знаменит был на весь город дочерью-красавицей, красы невиданной. Да теперь ещё и Марком Немцом, воином лютым и непобедимым. Прославился фон Мауберг на весь град как великий боец случайно. Ехал, как положено было, на лошади за возком боярским. Малюта с совещания «золотых поясов», старшин купеческих Нова Города возвращался. Да видно, не всем речи боярские по нраву пришли, и в тихом переулке, в тёмный час, ибо собрание затянулось, встретили боярина лихие люди. А вообще шалили злые людишки в городе часто. То усадьбу боярскую обнесут, пока хозяина нет, то жену или дочку попортят, а то и вовсе лихое дело сотворят, жизни лишат… Так что нарвался Малюта на большие неприятности. Тренькнули тетивы на луках, и упала четвёрка передних боевых холопов, в том числе и Оладья, с конец мёртвыми. Фон Мауберг же отшвырнул свой факел, да умудрился пригнуться в седле, благо последним ехал. Не любил его Оладья после поражения. Ох, не любил! Словом, успел слав уклониться от стрелы разбойничьей, да с коня спрыгнуть, ну а дальше… Сам он никому не рассказывал, не бахвалился, отговариваясь незнанием речи русской, а боярин и пискнуть не успел, поскольку из возка вышел уже на подворье, куда Марк его привёз. А кучера и прочих холопьев, кроме немца, всех кончили. Но и сами лихие людишки не ушли. Марк их всех уложил. Насмерть, вестимо. Когда примчались на место побоища, насчитали девятерых лиходеев. Опознали, вестимо. Васька Буслаев со своими товарищами. Матушка его потребовала выдать убийцу, да боярин отстоял. Больше того, на правёж Марфу Буслаеву отправили, и много чего всплыло нехорошего. Ой, как много… Так вот и стал Марк фон Мауберг, или Марк Немец, знаменит по граду Новому, вольному…
…Боярин, по зимнему времени, выскочил на высокое крыльцо терема. В красном длиннополом, шитого чёрными бабочками, алого бархата кафтане, поверх которого была наброшена роскошного бобрового меха шуба, крытая пурпурной парчой. Поскольку новость, принесённая с торга оказалась ошеломляющей, Малюта даже длинную боярскую шапку из того же редчайшего чёрного бобра забыл одеть. Застыв на крыльце, Иванов завопил:
– Чего мелешь, пустозвон?!
Егорка испуганно съёжился, потом бросился к крыльцу, а котором застыл боярин, рухнул на живот истово, даже чуть проскользил на пузе по утоптанному снегу, завопил, не поднимая лохматой головы, с которой невесть как умудрился содрать вязанную цилиндром шапку грубой некрашеной овечьей шерсти:
– Батюшка боярин! Гонец из Пскова прибыл на вече новгородское! Пал Псков! Воровские люди город сдали, ворота ночью немцам открыли! Так народ бает! [15]
Охнув, Малюта схватился за сердце, и Марк поразился, увидев, как в одночасье изменилась и внешность боярина, и его осанка. Только что на крыльце стоял гордый, полный осознания своей власти крепкий, средних лет человек. Это было мгновение назад. А спустя миг на ступеньках оказался, сгорбленный, потерявший всё старик с запавшими глазами. Кто-то из кухарок охнул, торопливо зажал себе рот ладонью, громким шёпотом выдав:
– Ой, лишенько… У боярина жена с дочерью во Пскове у родни гостят…
Марк едва смог удержать каменное выражение лица – а ведь верно! Ещё неделю назад Малюта отправил семью во Псков с многочисленной охраной и подарками для родни. Вроде и против боярин был, да разве переспоришь супругу боярскую, свет Брячиславу Веденеевну? Проще петуху яйцо снести, чем уговорить боярыню на что-то иное, чем той в голову втемяшится. Так и тут! И времена то лихие настали, и людишки воровские пуще прежнего пошаливать по лесам вокруг Нова города стали ни с того, ни с сего. На свою голову отправилась боярыня Иванова в Псков-город, да прихватив с собой единственную дочку-красавицу, отраду Малюты. Поговаривала дворня, что на показ невесты Брячислава Веденеевна отправилась. Мол, сын посадника псковского Твердила глаз на лебёдушку белую положил, собирался после Купалы сватов засылать. Да Мария Малютишна характером не в батюшку, а в маму пошла. Такая же упёртая. Как втемяшила себе в голову, что пока жениха не увидит своими глазами, замуж не пойдёт, и хоть кол на голове теши. Так что между двух огней Малюта Добрынич попал. Не устоял, поддался на уговоры, а теперь вот…
