процедуры, влечет за собой ужесточение наказания минимум вдвое. Вам все понятно?
— Предельно, гражданин судья.
Она стукнула своей киянкой по столешнице.
— Все свободны.
Из отделения милиции я вышел в около часу ночи, насвистывая:
Легкой походкой послетюремной
по белокаменной первопрестольной
о как мне сладок твой воздух гаремный
лепет пасхальный и звон колокольный…©*
Остаток времени пребывания в милиции, я был занят в основном зашнуровыванием своих ботинок. Мне вернули вещи, выдали справку с решением суда, и поручением отдать ее по месту работы.
Уже направляясь к выходу, я наглядно понял, что меня здесь воспринимали именно как своего. Навстречу мне, двое в форме, протащили за жестко вывернутые руки, какого то неприятного с виду хмыря, с фиксой в зубах, и матерной бранью о ментах и всех попишу. Какие-то хмурые люди, толклись у кабинета дознавателя. И вообще все было хоть немного похоже на ментовку, как я ее представляю…
Я собирался подождать Воронцову. Судья попросила ее задержаться. Но она, сложив руки на груди, уже была на улице, недалеко от входа.
— Ну что, обсудила с судьей, как надо мной глумиться? — подошел к ней я.
— Вот еще! — фыркнула она — Всякого мелкого хулигана обсуждать! Я ответственная за организацию семинаров для судей. По психологии агрессии и асоциальных проявлений. Там с Еленой Францевной и познакомилась. У них через неделю цикл лекций.
Мы повернулись, и пошли по тротуару вниз по Дмитровке.
— Куда это мы идем? — спохватилась Сашка.
— Мы идем ко мне домой, консумировать наш брак. Здесь недалеко.
Она резко повернулась ко мне.
— Ты совсем сдурел, Борисов?
Я взял ее за плечо, притянул к себе, и заглянул ей в глаза:
— Воронцова. За пять часов, что я с тобой знаком, я почти потерял остатки самоуважения, бит тяжелым стулом по голове, и получил срок, словно жалкая шпана. Мне нужно реабилитироваться.
А потом я сделал то, что нужно было сделать еще тогда, когда только ее увидел, на углу Тверской и Охотного ряда. Просто взял и поцеловал. И чего стеснялся? Уж точно проблем было бы меньше.
* Стихи Сергея Чудакова — сына начальника Магаданской системы ГУЛАГ, в последствие, крупного чина Брежневской ГБ.
Сергей Чудаков — поэт, друг Тарковского, Бродского, Евтушенко и пр. Апокриф гласит, что Бродский говорил, что Нобелевку за стихи, нужно бы дать Чудакову, а не ему. Народная молва трижды объявляла о его смерти. Один из лучших стихов Бродского, посвящен одной из этих смертей. Вдобавок к этому, Сергей Чудаков, снял в 1970 г. первый в СССР порнофильм «Люся и Водопроводчик». По слухам, кинооборудование он позаимствовал на «Мосфильме», у съемочной группы фильма ' Андрей Рублев'. В том числе и за этот подвиг, был предан суду, как содержатель публичного дома, и загремел в психушку. По утверждениям недоброжелателей и завистников — кгбшный стукач. Вобщем — достойнейший человек, и гениальный поэт.
То, что творилось у меня в спальне до утра, я бы не назвал сексом. Это была, скорее упоительная битва, в которой никто никому не уступал, радостно и самозабвенно терзая друг друга, до полнейшего изнеможения. Бешеное безумие сменялось минутами оглушающей нежности, что бы снова сорваться в неистовую бездну.
Когда морок спал, за окном светало. Мы просто полежали, уткнувшись нос в нос, тихо сопя, и глядя друг другу в глаза.
А потом Сашка Воронцова, лучшая из женщин, снова стала той девицей, что имеет обо всем свое мнение и сообщает его всем, кому хочет.
То есть она сказала, что едет домой.
И принялась одеваться, делая вид, что меня вообще не замечает. Но тщательно следя за тем, что бы я не смог оторваться от наблюдения процесса.
Пришлось призвать на помощь весь свой жизненный опыт, и приложить титанические волевые усилия, что бы немедленно не затащить ее обратно в постель.
Если бы я так поступил, это бы значило, что у нее появился коврик, об который она будет вытирать ноги при каждом удобном случае. То есть ее полную и безоговорочную победу.
Поэтому я встал, и, не утруждаясь одеждой, пошел к письменному столу у окна. Сказал, что сварю сейчас нам кофе, а потом отвезу ее домой, у меня машина.
На столе спиртовка, джезва и намолотый кофе. Но дело не в них. В эти её игры, и мы играть можем. В рассветном окне отчетливо видны мои длинные ноги, узкие бодра, прекрасные ягодицы, широкие плечи и крепкая шея. Девицы, в банях, не стеснялись описывать мне мои достоинства. И даже сделав скидку на комплиментарность тех речей, мне явно есть чем ее подразнить.
Хе-хе. Она подошла, и прижалась к моей спине. Было бы неплохо, прояви она инициативу. Времени до работы еще — вагон.
— Мы могли бы продолжить, — все же дал слабину я, но сразу спохватился — но у тебя работа, я понимаю.
— Есть такой психиатр, Зигмунд Фрейд. Он считает, что человеческое поведение основано на половом влечении. — не отстранившись, немедленно начала отыгрываться за слабость Сашка — больше того, он утверждает, что ненасытные мужчины, в большинстве своем, в конце концов перестают интересоваться женщинами. И вступают с проивоестественные связи с другими мужчинами.
— Я понимаю, Саша, твои опасения. Вдруг такого великолепного парня как я, у тебя уведут? Только ты нашла идеал, понимаешь…
Я разжег спиртовку, и налил в джезву воды из кувшина. Нельзя мне оборачиваться. Она воочую увидит, кто и чего страшно хочет. Нужно было хоть трусы натянуть. Она стукнула меня кулачком в спину.
— Но это, Сашенька, только во-первых. Потому что во вторых — кто он, тот подлец, что ушел от такой восхитительной тебя, к другому мужчине?
Я услышал, как прижавшаяся к моей спине щекой Воронцова, хватает ртом воздух, пытаясь достойно ответить.
— Кретин!- снова меня стукнули в спину, признавая один ноль в мою пользу — одевайся, я сейчас.
Александра Илларионовна удалились в сторону удобств, а я по-быстрому натянул брюки. Хе-хе. Мода на широкие штаны имеет ряд достоинств.
Пока она пила кофе, я умылся-оделся, и изучил синяк под глазом. Решил начать думать о том, что и как мне скажут на работе — потом, потому что меня ждала Воронцова…
Капот и лобовое стекло Каддилака, было заплевано семечками. Судя по количеству шелухи, злодеев было не меньше трех. Вмятин не наблюдалось. Александра сделала надменно- сочувствующее лицо. Но человека двадцать первого века так просто
