— Продолжайте, барон, — проговорил инквизитор. — О причине вашего бегства из Пруссии я могу догадаться — дуэль. — Повернулся, увидел удивленное лицо гусара и добавил: — Также мне известно, что уже в России вы вляпались в нечто подобное. Вы не можете жить без дуэлей, барон?
— Можно я, ваше сиятельство, промолчу?
— Не хотите говорить и не надо. — Ушаков вновь сел за стол. — Итак, выходит, Петр — не пойдет, Бестужев тоже. А я?
— Боюсь, что нет, ваше сиятельство, — проговорил Игнат Севастьянович, — должен вас огорчить, — лицо графа изменилось, — но ваше время медленно подходит к концу. Огромного влияния, того, что было раньше, у вас теперь нет. Вон к вам какого помощника приставили. — Барон кивнул в сторону двери, и Ушаков понял, кого тот имел в виду.
— А ему?
— А у него той власти нет, которая нужна французам. Да и кто даст гарантию, что через два-три года он займет ваше место. Так что остается только молодая Екатерина.
Ушаков посмотрел на барона и произнес:
— Тогда давайте я скажу, что задумал Бестужев, а вы, барон, всего лишь подтвердите, так оно или нет.
Инквизитор встал и начал ходить по комнате. Казалось, ему было так проще сосредоточиться на своих мыслях.
— В общем, так. Письмо от короля послу несло информацию завербовать Екатерину Алексеевну, и Бестужев это понял. А тут еще вы с просьбой устроить вас на русскую службу. Вы пруссак — он вас, конечно, не любит, но французов ненавидит еще больше. Он с удовольствием помог бы вам пристроиться в какой-нибудь полк в благодарность за то, что немцы когда-то помогли ему добиться определенных высот, да вот только есть маленькая загвоздка. Немцев сейчас не любят. Только один человек, как вы сказали, их, боготворит — Петр Федорович. Так почему бы не убить двух зайцев сразу. Помочь вам и пристроить к государю надежного человека, что будет держать его под контролем. Без советов которого этот юнец и шагу не ступит. У вас, барон, не было выбора. Вы согласились. Я прав, барон?
— Так точно, ваше сиятельство.
Ответил по-военному, отметил про себя Ушаков, а это значит, действовать нужно напрямую, а не ходить кругами.
— Согласились бы вы, барон, доставлять мне информацию о действиях Бестужева? — вдруг спросил прямо в лоб инквизитор.
— Увольте, ваше сиятельство, — ответил Игнат Севастьянович, понимая, что таким образом он подписывает себе смертный приговор.
— Ну, такой ответ я и ожидал. Спросил так, чтобы проверить вашу реакцию. Если вы не хотите информировать о Бестужеве, то не будете и распространяться и о нашем с вами разговоре. Или я неправ?
— Правы, но только при условии, если Бестужеву не стало известно о причине моего ареста. Ведь я же вам поведал, о чем мы с ним говорили на встрече.
— Я гляжу, вы не глупы, барон. Что ж, если Алексей Петрович вдруг поинтересуется, то можете сказать все, о чем мы с вами только что говорили.
— Даже о том, что вы предлагали о нем доносить?
— Даже об этом. Вы ведь все равно отказались. — Ушаков улыбнулся. — Вы ведь собираетесь информировать Бестужева о действиях князя Петра Федоровича и его супруги?
— Да.
— Тогда, может, решитесь продублировать эту информацию и для меня.
— Это приказ?
— Пока просьба.
Игнат Севастьянович задумался. Информировать Тайную канцелярию о состоянии дел у наследника престола он должен, так как от этого будет зависеть судьба страны. Но не окажется ли он в положении стукача? Ответить Ушакову категорично — нет, значит остаться здесь навсегда, дать утвердительный ответ — и на свободе, а там поступать хитро. Доводить до великих сановников только ту информацию, с которой ему самому не справиться. Удастся самому наставить на путь истинный Петра (насчет Екатерины он не надеялся), так это просто замечательно, если нет, то тогда пусть канцлер да инквизитор этими делами занимаются.
— Хорошо, — проговорил фон Хаффман, — я буду дублировать отчеты.
— А я уж попытаюсь посодействовать Алексею Петровичу в его начинаниях.
Игнат Севастьянович удивленно взглянул на Ушакова.
— А что вы на меня так смотрите, барон? Я поддержу Бестужева, когда он будет просить у государыни разрешение на создание личного полка князя Петра Федоровича. Ведь должен же быть у наследника полк, которым вы бы смогли командовать. — Инквизитор улыбнулся. — Я даже могу помочь вам подобрать служивых. Обрусевших немцев, — пояснил он.
И все же к нему Ушаков решил приставить своих людей, решил Игнат Севастьянович. Ладно, решил он, разберемся. Может, кто и пригодится. Инквизитор взял колокольчик и позвонил. Вошел Шувалов (он, видимо, так никуда не уходил, а простоял все время за дверями).
— Барон свободен, — проговорил граф, — верните ему одежду и оружие. Да проводите до ворот.
Барон фон Хаффман поднялся с табуретки.
— Благодарю вас, граф, — проговорил он.
— Благодарить будете потом, а сейчас ступайте…
Вернувшись в трактир, Игнат Севастьянович поднялся к себе в квартиру и затребовал, чтобы ему нагрели воду. Хотелось смыть с себя запах казематов. Немного подумать и отдохнуть. Пока Глаша возилась с водой, фон Хаффмана вдруг осенило, что с момента прибытия его в Санкт-Петербург он не курил. Возиться с трубкой ему не хотелось, а самокрутку сделать было не из чего.
После того, как вымылся и пообедал, Игнат Севастьянович уединился в своей квартире. Уже ближе к ночи в дверь постучались. Он подошел, открыл и обомлел. На пороге стояла Глаша.
Санкт-Петербург — Ораниенбаум.
Сентябрь 1745 года.
Елизавета Петровна прочитала бумагу, поданную ей Бестужевым, и произнесла:
— Гнать и этих французов из столицы! Не хватало, чтобы они против меня Екатерину с Петром настраивали! Гнать их поганой метлой, чтобы духу их тут не было!
Гнев императрицы можно было понять. Алексей Петрович, сначала не желавший показывать послание государыне, передумал. Решив, что это будет неплохой козырь в его политической игре. Причем сделал это в присутствии важнейших людей государства, среди которых был и граф Ушаков. Хотелось до боли увидеть реакцию инквизитора на очередной свой провал. Ведь это его работа разоблачать шпионов и заговоры в России. Бестужев уже давно догадывался, как тот кусает локти от того, что расшифровка корреспонденции иностранных послов на родину проходила не через Тайную канцелярию.
— Зачем, матушка? — проговорил неожиданно граф Ушаков. — Ну, выгоним из России этого злодея, так супостаты других пришлют, а мы и ведать не будем об их планах. Тут же все налицо, вот заговор, а вот злодеи. Бери — не хочу. Дадим им вольготно себя чувствовать.
— Вот так вот дать свободно по нашей земле бродить да козни строить?
— А мы к государыне, чтобы они вольготно себя не чувствовали, к Петру Федоровичу да Екатерине Алексеевне людей приставим, — предложил инквизитор. Затем взглянул на Бестужева и добавил: — Раз уж ты, ваше сиятельство, эту игру затеял, то и продолжай. Есть небось задумка? Знаю, что есть. Без нее ты бы с эпистоляцией этой не посмел бы при всех нас государыню тревожить. Тет-а-тет переговорил бы. Или я не прав, Алексей Петрович?
— Гляжу, от тебя ничего, Андрей Иванович, не утаишь.
— Так на то мы, Алексей Петрович, и Тайная канцелярия, чтобы о тайном да секретном ведать. Так есть у тебя задумка, граф?
— Есть.
— Излагай, ваше сиятельство! — приказала Елизавета.
— Боюсь, что не понравится оно тебе, матушка.
— Ты излагай, а уж мы там решим: понравится оно нам или нет.
Бестужев поклонился. Оглядел присутствующих дворян, задержал свой взор на графе Ушакове, словно ища у старого инквизитора поддержку. Андрей Иванович подмигнул, и Алексей Петрович понял, что тому все ведомо.
— Видишь ли, матушка, — издалека начал Бестужев. — Прогнать этих мерзавцев из России, конечно же, можем, как это уже раз сделали с маркизом де Шетарди, да вот только вместо них Людовик XV пришлет других. Я, конечно, понимаю, что ты симпатизируешь французскому королю, да вот только он таких чувств к тебе не испытывает. Об этом вон письмецо его к дипломатам громко кричит. Может, не стоит, матушка, их гнать?
— Не тяни, Алексей Петрович, а то прогоню тебя, — прервала Елизавета, — раз уж начал говорить, так говори по существу. Что ты, граф, предлагаешь?
— Разрешить Петру Федоровичу иметь свою армию.
— Что? — вспыхнула императрица, вскакивая с трона. — Ты совсем ополоумел, канцлер?
— А по мне, дело говорит Алексей Петрович, — подал свой голос Ушаков.
Все взглянули на него в ожидании, что гнев Елизаветы обрушится и на графа. Та опустилась в кресло и молвила:
— Ладно, продолжай, граф. Хотя помни, к чему могут привести твои идеи. Али забыл, к чему привела такая вот потеха Софью?
