Это станет первой накладкой в череде нелепиц сродни фарсу.
Королевский поезд прибыл. Франц Фердинанд и герцогиня София ступили на красную дорожку, расстеленную на перроне. Внешне самая обычная пара – если б не дорогая одежда, ничего особенного. По фотографиям удивительно высокого качества Стэнтон знал, что в свое время София была хороша собой, но потом в заботах о детях, в тревогах и хлопотах красота ее поблекла. Для герцогини это был особый, долгожданный день – редкая возможность появиться на публике вместе с мужем и насладиться заслуженным почетом, которого она так жаждала. Дело в том, что София была чешкой, из благородных, разумеется, однако чешкой – и оттого считалась не парой наследнику австро-венгерского престола. Франц Фердинанд женился по любви. Его дядя-император взбеленился и дал ясно понять, что София навеки останется простолюдинкой и никогда не получит официального статуса при австрийском дворе. И что всего больнее, старый злыдень заставил племянника поклясться, что дети, рожденные Софией, никогда не взойдут на трон.
Стэнтон разглядывал женщину, которая жила в одном из богатейших и влиятельнейших европейских семейств, но ежедневно сталкивалась со снобизмом и унижением. Супруга кронпринца, избранница наследника обширной древней империи, по официальному статусу она была ниже последней придворной дамы. В Сараево Франц Фердинанд приехал с инспекцией имперских войск, и София сопровождала его не как герцогиня, а как супруга главнокомандующего. Нынче ей выпала радость публичного появления с мужем – радость, которая в прежнем временном витке стала для нее смертным приговором. Вздумай «Черная рука» расправиться с эрцгерцогом во время одного из его бесчисленных выходов на публику, Софии вообще не было бы рядом. В лучшем случае она держалась бы поодаль или с единственной служанкой сидела в прихожей и увидела мужа лишь по окончании помпезного приема.
Эрцгерцог и София понимали, что им, представителям австрийской власти, опасно появляться в Сараево, но пренебрегли осторожностью ради возможности гордо выйти на публику вместе.
Ради любви они были готовы рисковать жизнью.
Стэнтон понимал эту женщину, которая сейчас застенчиво улыбалась в ответ на поклоны официальных лиц. Она была изгоем. Одиночкой. Жертвой своры аристократических снобов, у которых знатное, по воле случая, происхождение было единственным основанием для спесивой гордыни. Стэнтон сам это изведал и сейчас радовался, что благодаря ему приниженная герцогиня вскоре не умрет мучительной смертью от огнестрельного ранения в живот.
Бог с ними, с мировыми войнами, он радовался, что спасет эту пару. Они любили друг друга, что было видно даже в этом официозе. Они сохранили любовь в жизни, полной удушающих формальностей и болезненного презрения. История поведала, что эти двое нашли счастливое убежище в любви друг к другу и детям. Когда в иной вселенной 28 июня прогремели выстрелы и каждого из них поразила пуля, еще какое-то время они оба сидели прямо, умирая, как и жили, вместе. Свидетели зафиксировали последние слова эрцгерцога. «Софи, Софи, не умирай! – заклинал он жену. – Живи ради наших детей».
Стэнтона окатило волной сопереживания. Человек в каске с огромным плюмажем и нелепым аксельбантом на плече был ему близок. Одинокий человек, который любил жену и детей. Ради любви Франц Фердинанд воспротивился отцу и пренебрег наследством. Ради любви он умер, думая о детях.
Вдобавок ко всему он благоволил сербам, якобы от имени которых его должны были убить. Франц Фердинанд знал, что они обижены и хотят большей автономии. Если б он стал императором, вся история Балкан двадцатого века пошла бы иначе. Именно поэтому сумасшедшие ксенофобы вроде Аписа желали ему смерти, ибо своим сочувствием к сербскому национализму он лишал его жала.
Стэнтону нравился бритоголовый старина эрцгерцог, смешной и чопорный.
И он ненавидел жестокого фанатика Аписа.
Кортеж отъехал, оркестр смолк. Стэнтон не сдержал улыбку, глядя на трех королевских охранников, сообразивших, что упустили эрцгерцога, и кинувшихся искать извозчика. Он сочувствовал коллегам. Ребята крепко напортачили.
В толпе зевак Стэнтон направился к центру города. Маршрут кортежа был объявлен заранее, все знали, куда эрцгерцог приедет после осмотра казарм.
Хью все больше проникался симпатией к Францу Фердинанду и его чешке. Пара знала, что вообще-то находится на вражеской территории, что в городе полно сербских националистов, однако в открытой машине поехала по заранее объявленному маршруту. Глупо, конечно. Но впечатляло. Отвагой и этаким благородством. Эти двое тоже были кремни.
Из виртуальной реконструкции судьбоносного дня Стэнтону было известно, что три боевика ждут кортеж на пути между казармами и ратушей, где готовился прием. Вся троица облажается, первые двое просто смехотворно.
В палисаднике кафе «Мостар» Стэнтон заметил первого боевика. Мухамед Мехмедбашич. Местный, плотник из Герцеговины. «Интересно, – подумал Хью, – если б я не видел его фото на стене “оперативного штаба”, распознал бы в нем террориста?»
Вспомнился Афганистан. Жара, песок. Группа афганских рабочих перед воротами базы. Стэнтон вглядывался в их лица, стараясь определить, нет ли у кого взрывчатки под рубахой. И прошляпил. Тот парень подорвал себя и трех солдат. Наверняка никогда не скажешь. Если человек нервничает и потеет, это вовсе не значит, что он обвязан взрывчаткой. Но может быть и обвязан.
Где Мухамед Мехмедбашич прячет бомбу? Наверное, в заплечном мешке. Заряд небольшой, но смертельный, если бросить метко. Но Мехмедбашич не бросит метко. Он вообще не бросит бомбу, потому что сдрейфит.
Он олицетворение неудачника. Обычно такие юнцы и становятся террористами. А Мехмедбашич просто наследственное дитя неудачи. Отец его – обедневший аристократ. Роковая комбинация: неудачник с манией величия. Этого парня, переминавшегося под палящим солнцем, видно насквозь. Классический пример фанатика, озлобленного на жизнь. Такие всегда хотят поквитаться с другими за собственную никчемность.
Однако Апис взял его в дело. Как можно быть таким козлом?
Он вообще не изучал кандидатов, что ли?
Такое впечатление, что его никто не уведомил о прежних провалах Мехмедбашича. «Черная рука» поручила тому убить боснийского губернатора, Мехмедбашич поездом отправился на задание, но запаниковал, когда в вагон вошли полицейские, гнавшиеся за вором, и выбросил орудия убийства в окно.
Нож и пузырек с ядом.
Поразительно, как этакие комические злодеи умудрились изменить ход истории. Они же просто дилетанты.
Кортеж медленно двигался по почти безлюдной улице. Решительный человек вполне успел бы бросить бомбу. Мехмедбашич ничего не сделал. Только дернулся и замер.
