– Он что, долги отдает? – Пустельга внезапно почувствовал смутную неприязнь к незнакомому ему драматургу.
– Все может быть, Сергей. Но Бертяев не конъюнктурщик. Он умница, блестящий человек, талант. Если он написал «Кутаис», значит, так надо…
Пустельга не так и не понял – кому, собственно, надо? Бертяеву? Товарищу Сталину? Советской власти?
Ближе к концу дня Сергею пришлось завернуть в канцелярию с очередной стопкой бумаг, которые требовалось завизировать. Пришлось, однако, подождать. Коридор второго этажа, обычно людный в начале дня, теперь был пуст. Пустельга стоял напротив двери канцелярии, рассматривая красочный плакат с поучительной надписью: «Товарищ, стой! В такие дни подслушивают стены. Недалеко от болтовни и сплетни – до измены!» Старший лейтенант перечитывал эти строчки, наверное, в десятый раз, когда совсем рядом, за углом, услышал странные звуки. Кажется, кто-то плакал… Он не успел даже удивиться, когда резкий, визгливый мужской голос произнес:
– Немедленно прекратите! И не смейте больше приходить сюда!
– Но товарищ… гражданин Рыскуль… Я вас прошу… умоляю… товарищ…
Судя по голосу женщина была молодой и очень несчастной.
– Но… я не могу… Я лучше умру!
– Дело ваше, – отрезал мужской голос. – Умереть мы вам не дадим. Послезавтра я вам позвоню…
Вновь послышался плач и тихие удаляющиеся шаги. Тут, наконец, дверь канцелярии открылась, на пороге появился полковник из Столичного управления, и Пустельга с облегчением шагнул вперед.
– Извини, старший лейтенант. Бумаги, черт их! – вздохнул полковник. Сергей понимающе кивнул и уже шагнул в открытую дверь, но, не удержавшись, посмотрел назад.
…Из-за угла выходил невысокий полный мужчина с мясистыми отвисшими щеками и приплюснутым носом, на котором болталось пенсне. Товарищ Рыскуль оказался комиссаром госбезопасности третьего ранга…
Вечером, прощаясь с Михаилом, Пустельга не удержался и спросил о Рыскуле. Тот пожал плечами:
– Заместитель начальника Столичного Управления. Редкая сволочь, связываться не советую…
Дальнейшие расспросы отпали, и Сергей невольно пожалел неизвестную ему женщину. Что-то в этом деле ему чрезвычайно не понравилось.
На премьеру Сергей одел свой единственный костюм, потратив часа два на приведение его в порядок. Костюм был старый, сшитый три года назад в Ташкенте. Сергей повязал узкий темный галстук и без всякого энтузиазма взглянул на себя в маленькое зеркальце. Когда же они встретились с Михаилом, настроение и вовсе испортилось – тот оказался одет не в пример своему начальнику. В штатском Ахилло смотрелся куда лучше, чем в привычной форме, и Пустельга подавил вспыхнувшую внезапно зависть.
Впрочем, дело было не только в манере одеваться. Среди шумной публики, собравшейся в фойе театра, Ахилло чувствовал себя словно рыба в воде: раскланивался, пожимал руки, шутил и несколько раз знакомил Сергея с какими-то весьма представительными гражданами. Пустельга по профессиональной привычке запоминал фамилии, но радости это не доставляло. Здесь он был чужаком.
Очутившись в зале, Сергей с облегчением нашел пятый ряд и забрался в кресло. Ахилло не спешил и появился минуты за три до начала, держа в руках две программки.
– Вся Столица тут, – сообщил он довольным тоном. – Охрану заметили? Говорят, Ворошилов здесь… Ага, вон и Бертяев!
Он кивнул в сторону одной из лож. Сергей с интересом обернулся.
…Знаменитый драматург стоял у низенького барьерчика. Большие белые руки недвижно лежали на перилах, красивое холодное лицо казалось бесстрастным, словно окаменевшим…
– Фрак видели? – усмехнулся Михаил. – Он, наверное, единственный в Столице фрак носит.
Ахилло не ошибся. На Бертяеве был фрак – одежда из давно сгинувшего прошлого. Да, Афанасий Михайлович был необычной личностью. И не только из-за фрака. Сергей вдруг понял, что каменное спокойствие этого человека – напускное. И еще он ощутил силу, неожиданную, мощную, идущую от неподвижной фигуры.
– Хорош, – констатировал Ахилло. – Делает вид, что ему все равно…
Сергей кивнул и вдруг заметил, что лицо Бертяева на миг изменилось. Бледные губы улыбнулись, Афанасий Михайлович приветливо кивнул – и лицо вновь застыло.
Те, с кем он поздоровался, как раз проходили к своим местам. Мужчина, высокий, широкоплечий, в прекрасно сшитом дорогом костюме с орденом Ленина на муаровой ленте, и женщина в темном платье. Сергей привычно отметил, что она шатенка, высокого, как раз в пару со своим спутником, роста, одета дорого, но не крикливо. Он уже собирался отвести взгляд, когда женщина внезапно обернулась, и глаза их встретились. Сергей невольно открыл рот, сглотнул, зачем-то поправил галстук. На лице у женщины появилась улыбка…
…Это было ужасно! Он, в старом костюме, со стрижкой «полубокс», в немодном узком галстуке – да еще с разинутым ртом… Господи, какой позор! Знал бы, хоть форму бы надел, все-таки две медали… Пустельга невольно зажмурился, представив ее улыбку, и ощутил свою никчемность. Нет, лучше было идти в ТЮЗ, на спектакль «Кулак и батрак»!..
– Мужика видели? – Ахилло явно не обратил внимание на то, что обрушилось на его командира. – С орденом Ленина?
– Ага… – слабо отозвался Пустельга. – А… кто он?
– Артамонов. Личный пилот товарища Сталина. Самолет «Сталинский маршрут». Только чур – я ничего не говорил…
– Это… он с женой? – не удержался раздавленный случившимся Сергей.
– Конечно. С чужими женами во МХАТ на премьеры не ходят!
Пустельга почувствовал себя совсем кисло. Жена личного пилота самого товарища Сталина, «Сталинский маршрут»… И он сам – так сказать, в калашном ряду.
К счастью, свет в зале медленно начал меркнуть, прозвучал третий звонок, и можно было, наконец, сосредоточиться на спектакле. Удалось это не сразу. Сергей чувствовал себя глубоко несчастным. Нет, такая женщина даже не станет разговаривать с глухим провинциалом, родившимся на окраине Харькова, выучившимся читать только в девять лет, всю жизнь служившим где-то в Тмутараканях. То, что служил он в НКВД, лишь усугубляло дело. Люди реагировали на это учреждение весьма неоднозначно…
…Вначале Сергей не понял, о чем ведут речь герои на сцене. Молодая женщина что-то говорит мрачному насупленному парню. Кажется, это брат и сестра… Пустельга заставил себя вслушаться. Все верно, брат и сестра, его зовут Артем, ее – Нино. Ага, ясно: парня уволили из мастерской, и он разругался с хозяином, дело дошло до рукоприкладства… Актеры играли превосходно – чувствовалась знаменитая мхатовская школа. Даже тихий шепот был слышен в задних рядах…
