Значит, камней стало больше поэтому? Ого, да он, сучонок, стрелять в меня собрался… - эйе, уловив разрешение сожрать трепещущее злобой и страхом мутно-желтое человеческое, окружили его, вопросительно замерев и повернувшись к своему…Нет, я им не хозяин. Друг? Смешно. Какое человеческое, ничего не значащее слово…
Кто я им? А они мне? Нет, они мне - эйе; это ясно, но кто я им? А какая, собственно разница. Слова, просто слова… - к своему багучы…Вот. Они мне эйе; я им багучы. И все. Зачем пытаться заменить одно слово другим? Это же просто слово - что ему назначишь, то оно и обозначает… Соломино человеческое вмиг оказалось разорванным в клочья, тотчас погасшие и впитавшиеся в мутные тела эйе. Ахмет услышал низкий, протрясающий до печенок гул, с огромной скоростью приближающийся откуда-то сверху. Поняв, что вылетает обратно, он только и успел, что быстро шагнуть к начавшему закатывать мертвые глаза Соломе и воткнуть ему кухаря в правый глаз - самое близкое из всех смертное место. Выскакивая обратно, Ахмет удивился, что не заметил, как и куда делись эйе. Он знал, что сейчас они сидят в брюликах, вплавленных в рукоять, но перемещения не засек. На правой руке оказалось что-то теплое. Ахмет обнаружил, что держит на ноже обмякшее тело Соломы, и резко выдернул нож. Труп мягко сложился в кучу у его ног. Обратив внимание на пыштымцев, с белыми лицами таращащих глаза куда-то выше него, Ахмет тоже повернул голову вверх, но ничего, заслуживающего внимания, не заметил. Надо было что-то делать. Мужики, хоть и хлебнувшие на своем веку всякого, явно немного растерялись. Возвращая их к реальности, Ахмет сел на свое место и громко спросил, добавив в тон сожалеющих интонаций: - Слышь, братва, я не беспредельно Солому завалил? Ответа не было. Мужики, отходя от шока, только начали шевелиться.
Один из сидящих прямо перед Ахметом, опускал короткий, не длиннее старинного пистолета, обрез, который до сих пор незаметно держал под полой драного полушубка…Вот тебе и эйе. Щас бы как дал с обоих, и все… - запоздалая дрожь пробежала по Ахметовой спине. - Ну че, мужики? Че прижухли-то? - Слышь…
Ахмет? Или как там тебя? - наконец-то разлепил губы один из пыштымцев. - Ахмет, а че? Не веришь? Ну извиняй. Паспорт не прихватил. - Ахмет пытался болтать как можно более расслабленно, но мужики, уже оправившиеся от первого впечатления, все равно еще смотрели нехорошо. - Ну, че хотел-то? Но мужик раздумал продолжать, и снова замолчал, что-то лихорадочно просчитывая. - Короче, я, наверное, пойду. - подымаясь, сказал Ахмет. - Козла этого вам оставляю - мне он уже все рассказал, сами поспрошайте, че да как. Шмотье его мне не надо, себе заберите. Это вам типа 'С Новым Годом'. Новый год же скоро, не забыли? Кто-то из сидящих сзади истерично хихикнул, а скорчившийся у стены литовец тоненько завыл - последние надежды растаяли, жить ему по-любому оставалось совсем недолго, и это очень хорошо чувствовалось. - Завтра так же зайду, перетрем, как дальше быть. Ну, пока, мужики, чава-какава! Ответа не было. Не чувствуя спиной ствола, Ахмет поднялся наверх и через час уже разматывал портянки у костра в своем подземелье. - Ну, че они там, суки эти? - Почему 'суки', Сереж. Они пришли и выпиздили тебя оттуда?
Нет. Есть на них твоя кровь, или кровь твоих? Нету. Люди пришли, видят - кто жил, мертвые валяются. Ты же сам говорил, что их похоронили даже. - Ну! Похоронили!
Покидали в яму, да зарыли. - Не, постой, а вот ты, ты - че, больше бы сделал? В болотину не покидали же. Им бы проще было в болотину покидать. - Еще не хватало в болотину! - огрызнулся Сережик, на глазах которого навернулись слезы ярости. - Все равно пидарасы! - Погоди, ты вот злишься, потому что считаешь, что после Кирюхи ты должен всем владеть? Если так, то обожди гавкать, этот вопрос не закрыт еще. Может, и будешь. - Ага! Ну ты скажешь, Старый! - разъяренно прошипел Сережик. - Не, ты боец реальный, базара нет, но их там двадцать человек! - Одиннадцать. А кто тебе сказал, что я для того, чтоб Сережик тут на Дом уселся, пойду башку под пули совать? - рассмеялся Ахмет. - Ты ниче, с головой у тебя как?
Да и с какой стати, Сереж? Ты кто? Подумай, кто ты вообще есть-то… - Я - последний человек из Кирюхиного Дома. - неожиданно твердо ответил пацан и волком взглянул на Ахмета. - Кирюхи нет, Немца нет, Сан Иналыча тоже нет; даже Ореха - и того нет. Значит я - Базарный. Ого-го! - хохотнул Ахмет, скрывая изумление. - А пойдем к тебе в Дом, Серега Базарный. Че мы тут как крысы, по всяким погребам-канализациям ныкаемся? Парнишка опять зыркнул на Ахмета, да так, что давнее подозрение относительно наличия у Сережика вполне твердых яиц укрепилось окончательно.
Ахмет задумался, не замечая, что уставился на парнишку слишком уж неподвижным взглядом, не принимая во внимание, что сосредоточенный взгляд таких, как он, ничего хорошего людям принести не может. Сережик тут же ощутил, как его теплая, только что заполнявшая все тело душа наклонилась под напором какого-то морозного ветра, и внутри стало пусто и страшно, и все вокруг стало казаться таким огромным и беспощадным, что смысла как-то дергаться, выкручиваться и огрызаться разом не стало. Что толку, когда вокруг такое… Сережик почувствовал себя как бумажный кораблик, угодивший в гущу ледохода. Не раздавит, так один хрен размокнешь; вон, уже размок наполовину, минуты остались… - Слышь, Старый, я не то, не как ты подумал…- с трудом выдавил Сережик, - я, это… - Никогда! - рявкнул, оборвав тянущую из мальчишки связь, спохватившийся Ахмет. - Никогда, слышь?! Не извиняйся и не гасись перед тем, кто старше и сильнее! - Да я… - От проигрывателя-я-я! - передразнил Ахмет, веселым оскалом давая понять, что вопросов к мальчишке не имеет. - Ишь, салапет, 'не то, как ты подумал…', Мессинг, бля, гляньте только… Слышь, Мессинг? - Че, Старый? - бодро ответил Сережик, почуявший, что все нормально…Во что значит молодость…- грустно отметил Ахмет ту чудесную скорость, с которой невидимое тело Сережика заклеило только что проеденную его неосторожным взглядом дыру. -…Взрослому мужику после такого скачка денек бы отлежаться захотелось… Да, все один к одному… - А ну дай сюда. - Ахмет показал на голенище трофейного зимнего берца, за которым Сережик держал свою старую пику. - Нафиг она тебе? - удивился парнишка, доставая неуклюжее сооружение с самодельной рукоятью. Ахмет снова с удовлетворением отметил, что парнишка не спешит выпускать из рук оружие и не подчиняется на автомате. Значит, чувствует. Прикрыл глаз и протянул ладонь к Сережику.
Выдавившись туда, где все такое, как оно есть, Ахмет большой медленной медузой накрыл извивающуюся гроздь переливчатых пятнышек, и откуда-то издалека пришло ощущение грубой деревянной штуки в левой руке. Завернув гроздь в свой туман, Ахмет чуть раздвинул бесформенную кучку искрящихся пятен, которые, утратив принадлежность к кучке, тут же гасли и невесомой пылью уносились вперед, по течению неодолимого медленного ветра из Дома Тенри, вечно дующего сквозь все на свете, и не видящего разницы между огромными сверкающими звездами и смрадными червями, жрущими падаль в заваленной норе. Проследив за пылью, Ахмет отрешенно уловил и принял волю этого ветра, и открыл глаз, тут же расширившийся от удивления: Сережик, отвесив губу, с видом крайнего изумления привстал на подстеленной у костра телогрейке. - Ты это как… А нафига? Слышь, Старый? - Чево? - Ну, нож ты мой зачем сломал? И это, как ты так делаешь? Раз, и он как сахарный, только трык, и все? Даже это, слышь, не как сахарный, а как… Ну это, когда грязь, земля там, по луже пройдешь - насохнет, ну, только отковырнешь такую плоскую, а она крошится… Ахмет, обнаружив в руках обломки ножа, перекинул их вниз, и они дребезжаще раскатились по бетону. - Забудь. Это гадание такое, - сказал Ахмет, ухмыляясь: почти правда выглядела абсолютно нормальной шуткой. - Быть тебе Базарным, или нет. - И че значит, что он сломался? - не ожидая ничего хорошего, поинтересовался парнишка. - Что быть. - отставляя шуточки, серьезно сказал Ахмет. - Ты хочешь этого? - Да! - Смотри. У меня здесь Дома не будет. Да и нигде не будет, ты один, сам останешься. Послушай сам себя, ты сейчас жизнь решаешь. Хочешь ты Дом, на полную, до кости? сдохнуть готов? - Да! - снова вырвалось у Сережика, и было видно, что эти слова вытолкнуты из горла не мыслями, не хотелками, а всем его существом. - Только это… Старый, ты реально? - Реально или нет, тебе решать. Сережик замолк и задумался, серьезно глядя в прогорающие угли. Ахмет достал из костра уголек и прикурил душистую, настоящую сигарету, поудобнее подбив под локоть связку анораков. От остатков костра приятно несло мягким, необжигаюшим жаром, и редкое пощелкиванье углей превращало мертвое бетонное безмолвие в мягкую, безопасную тишину. Ахмет полулежал, ничего не ожидая и ни о чем не тревожась, наблюдая, как тлеющий в брюхе уголек медленно краснеет и так же неуловимо подергивается пеплом, в такт дням и ночам, когда все лежащее на теплом пузе Земли поднимается и опускается от ее дыхания. Через несколько месяцев Сережик, видимо, что-то надумавший, встал и подбросил в костер большой кусок дверной коробки. Сел, наморщил брови, втянул и выхаркнул сопли, глянул исподлобья. - Старый, слышь. У меня… Это. Там, на базаре… Притырено немного пятеры. Ахмет не ответил, слушая, как отдаются в одном из коридоров сознания эти слова…Если это не Знак, то я тогда не знаю, что тогда Знак… Ишь ты, какова шельма-то, а… И молчит, не треплется. Не, точно Хозяин вырастет… - Тебе сколь пасок-то, Хозяин? - Чо? - Годов сколько. - А? Щас… Погодь… Это если… - Салабон, знаешь, что перво-наперво отличает нормального Хозяина от долбоеба? - Я месяц не знаю… а так должно быть шестнадцать… Чо? Погоди, Старый, я че-то прослушал. - Чем, говорю, нормальный Хозяин от мудака отличается, знаешь? - Ну… Может каждому башку оторвать? - Во баран! - обидно рассмеялся Ахмет. - Нормального Хозяина наебать нельзя. Понял, Сергей Базарный, Великий и Могучий? Хозяин все знает. Ему говорят - вот, типа, сегодня полтубы тушняка продали. Тридцать, предположим, две банки по шесть пятерок, да по семере на трех банках скинули, типа мятые, а расчелся покупатель полиэтиленом, полрулона на ширине два метра, да остаток семерой с белым капсюлем выкатил, которая рожок за двадцать идет. И говорят - вот, по пятере это шесть рожков и рожок без пяти выходит. Где наебали? - У-у, это надо… - 'Это на-а-адо…' - передразнил Ахмет. - Это надо тут же сложить, и притом понять, сколько покупатель твоему человеку за мудеж выкатил. И тут же спросить, тыкать надо пока кучка свежая. 'Э, а у тебя сегодня празничек, брат? Слыхал я, на десяток семеры приподнялся?' Когда каждый будет твердо уверен, что с него будет спрос за каждый косяк, и что косяки Хозяин видит, то тогда у тебя скрысят не все. Немножко и тебе останется. - И че, все воруют? - Все, Сереж. Если спроса нет и люди знают, что не будет, то самый твердый человек станет воровать. Может, не сразу, через время, но станет. Внутри крови у нас подляна сидит, ее не денешь никуда. У каждого, понял? Ты, я, все - крысы в душе. Только надо гасить ее всю жизнь, по башке бить, чтоб не могла, сука, рыло свое поганое из грязи вытащить. Само по себе воровство, Сереж, полбеды. Крыса - всегда означает кровь. Вот что плохо.
