А вот и та самая третья команда, которую я упомянул.
Ольга находит мою руку в темноте, сжимает. С тех пор как девушка узрела лицо двойника, она не сказала ни слова. Её ногти врезаются в кожу, но я не чувствую боли.
Двойник бьёт Оноду ногой в лицо, брызжет кровь. Кажется, незнакомец выбил майору не меньше пяти зубов. Не могу сказать, что излишне опечален этим обстоятельством.
Двое карликов хватают меня за рукава рубашки, пресекают каждое движение.
— Жрец, вам нечего здесь делать! — повышает голос «серый». — Она вас погубит!
Вот в этот-то момент Ольга оживает.
— Тварь, — сухо бросает она Локтеву. — Свали отсюда на хуй. Он спас мне жизнь.
Клон смотрит на неё, и его глаза мертвы. Протянутая ко мне рука повисла в пространстве.
— Это вы тварь, — произносит он. — Давайте, расскажите ему, и мне заодно — КТО ВЫ ТАКАЯ. Впрочем, довольно игр, Ольга. Вне вашего желания — он пойдёт со мной…
…Пространство взрывается невыносимым жаром. Я упал на Солнце или «лесные братья» бросили меня в плавильную печь? Воздух становится красным, с россыпью чёрных пятен, расчерчивается рыжими всполохами. Волосы Ольги стоймя колышутся вокруг головы, как у утопленницы, глаза — два светящихся угля. Она открывает рот, губы изрыгают струи пламени, уподобляя её мифическому дракону. Всеобщий вой. Я вижу, как, объятые огнём, над нами разлетаются на куски японские вертолёты «Сони Хайе». Словно игрушки из картона, горят полицейские броневики. Ревущая волна огня сминает моего двойника и швыряет в сторону — вместе с десятками фигурок японских полицейских в беленьких мундирчиках. Обугленные кабины «вертушек» падают в океан и тонут, отвратительно шипя в воде. Огонь растерзал небеса, облака окрашены кровью. Взлетая над Урадзиосутоку, я вижу — город озаряется бледно-розовым светом. Вихрь закручивает нас, прижимая друг к другу. Мы рассыпаемся на мириады песчинок и смешиваемся, делаясь единым целым: моё тело безвольно расползается по швам, обнажая кости. Она тоже вылезает из кожи — кокетливо, как из надоевшего купальника. Я вижу, как бьётся сердце, расплёскивая кровь. Она горит, и я горю. Мы — настоящий костёр, мы сливаемся с пламенем, дышим им огонь заменил нам воздух. Как хорошо… как же хорошо-о-о-о-о.
Пламя гаснет, словно кто-то выключил телевизор.
Меня нет. Я испарился, исчез. Я больше нигде, я сам ничто — и ничего не вижу.
…Павел открыл глаза. Кожа дымилась. Прекрасное ощущение первых секунд — ты жив и словно родился заново. Обычного человека взрыв подобной силы распыляет на молекулы… Повезло с ударной волной. Останься он на месте, растаял бы, как мороженое.
Он прислушался. Нет. Ни единого крика или стона. Просто тишина, которую с полным основанием можно назвать гиблой. Думается, от тибетских ниндзя, что любезно предоставил ему Лансанг, остался только пепел. Всё даже круче, чем тогда под Новгородом, и этот факт вряд ли удастся скрыть. Само собой, ситё Урадзиосутоку не пустит сюда телевидение, но… Уже утром весь Сёгунэ завалят фотографиями и видеосъёмкой. Он нащупал языком коронку в зубе, с левой стороны, с силой прикусил.
От горького лекарства немеет язык. Ничего, скоро будет лучше: боль просто адская. Если бы он только мог, бился бы сейчас в конвульсиях, катался по асфальту.
Вот только нет его, этого самого асфальта.
Оплавленный тротуар. Расколотые камни. Деревья, разлетевшиеся в щепки. Здания, от которых остались только чёрные квадраты на земле.
У него обожжена кожа — так, что на щеках образовались угольки. Кажется, в медицине это называется ожог четвёртой степени…
Лекарство вот-вот подействует. Он попытался двинуться и закричал от невыносимой боли. Как там назывался один старый японский фильм? Ах да, «Самурай». Большевики-подпольщики через машину времени шлют робота из будущего: тот, прибыв в 1889 год, в австрийский город Браунау, должен убить Клару Пёльцль, беременную фюрером. Врезалась в память фраза положительного героя — офицера СС, у которого отец, разумеется, немец, а мать японка: «Иди со мной, если хочешь жить…»
Так вот, в случае со жрецом добрый призыв не сработал.
В следующий раз он заберёт его с собой — без предупреждения. Существуют и другие методы: засада, ловушка, шприц с транквилизатором. Правда, придётся выдержать бой с Ольгой, а девица зарекомендовала себя крепким орешком. Ну да и он не младенец.
Павел изумился, заслышав звонкую трель эфунка. Песенка «Ах, майн либер Августин». Подумать только: не рассыпался и не расплавился. Фронтовая модель генералов вермахта, с защитными пластинами тончайшей танковой брони, эфунк-«тигр». Недаром за подобные телефоны в кауф-люксах на Арийской дерут по две тысячи иен.
Снова вскрикнув от боли, он диким усилием подтянул «тигра» к уху.
— Паша, — донёсся сквозь треск и шум голос Жан-Пьера. — Как твои дела?
— Да просто отлично, — жизнерадостно произнёс Павел. — А что у тебя там?
— У меня — плохие новости, — донеслось из динамика. — Слушай внимательно…
…Павел умолк. Он смотрел в ночное небо, освещённое пожаром, и его лицо начало меняться. Нити кожи завивались друг с другом, как полоски теста в руках умелой хозяйки, щёки, набухая, превращались в нечто густое и вязкое. Обугленная плоть плавилась и исчезала под напором «теста», её поглощала другая, розовая, как у младенца. Со стороны бы показалось — на месте лица у Павла копошатся маленькие змеи. Глаза вытянулись в узкие щёлочки. Зрачки потухли, поменяв цвет с голубого на коричневый. Череп быстро обрастал новой, чёрной шевелюрой.
Теперь у него было абсолютно другое лицо.
Часть третья
Гром Гьяллархорна
Москау — это таинство и сумрак,
В башнях из золота — сковавший душу лёд.
Москау — нам судьба сюда проникнуть,
Своих гостей она огнём манящим жжёт…
Dschinghis Khan, «Moskau»
Глава 1
Мозговая революция
(Звук включённого кондиционера, бульканье, звон стаканов.)
— Угощайтесь, господин полицайфюрер. Это «Джек Дэниэлс», ещё довоенный, мой отец сохранил его в подвале своего дома в Кентукки. Чуть-чуть поболтайте в стакане. Правда же, аромат бесподобен? Вау, я только им бы и дышал. Сейчас за такой виски убивают.
— (Глоток.) Потрясающе, господин гауляйтер. (Смакование.) Нет слов. Да, лишь благодаря старым подвалам мы пока помним, что такое настоящий американский виски. Заводы в Теннесси давно сожжены, оборудование дистилляции разграблено. Помните репортаж, недавно в Нэшвилле была стычка из-за двух бочек «Джек Дэниэлс»? Сражения на улицах, сорок погибших! Бандиты подтянули даже зенитную артиллерию. И клянусь, есть за что — хорошего виски в Америке почти не осталось! Прошу понять меня правильно, я родился уже при новом режиме. Но сакэ — чересчур слаба для меня, а шнапс — излишне груб.
