Корпус аэроплана перекосило, двери не поддавались, штурмовики были заперты здесь, как в тюрьме.
— За пулеметы, — он заранее распорядился, кто займет за ними места, — будете прикрывать высадку.
Стенки корпуса вокруг бортовых пулеметов были обшиты металлом, но вряд ли это давало чувство спокойствия.
Мазуров полез в кабину. Он пробирался через завалы из фанеры, под ногами хрустели осколки стекла, которые щедро окатили лица пилотов. Они сидели в своих креслах, привязанные ремнями безопасности, чуть откинувшись вперед, почти склонившись над штурвалами, а залитые кровью руки все продолжали сжимать их. Лица были иссечены стеклом, тела изорваны пулями, у второго пилота снесло полголовы, а ошметки его мозга с кусками кожи, раздробленных костей, скальпа и порванного шлема валялись на полу.
Мазуров подавил в себе чувство вины. Пилоты такой исход предвидели, но это именно он подписал им смертный приговор своим приказом садиться. Что же, остается отдать должное их смелости и особо не задерживаться здесь.
Над аэропланом пролетели истребители и обстреляли зенитную установку долгими, очень долгими очередями. Зенитка вся засверкала от множества попаданий, когда пули высекли об металл искры, и всплесками, когда пули впивались в землю, вырывая из нее куски, затягивая все вокруг дымом и пылью. Зенитчики попадали, и теперь их тела в разных позах валялись на станинах орудия, на земле вокруг, на ящиках с еще не использованными пулеметными лентами.
«Кажется, зенитка исправна еще, — подумал Мазуров, — надо ее захватить».
Сколько бы они ни брали с собой пулеметов и автоматов — по сравнению с наземными частями, — они все равно считались почти безоружными, и надо было использовать любой шанс пополнить свою огневую мощь.
По борту аэроплана хлестнула автоматная очередь откуда-то из горящих вспомогательных построек взлетной полосы. Фанерный корпус они должны были пробивать насквозь.
Мазуров ухватился за пулемет в пилотской кабине, повернул его на шарнирах вбок, туда, откуда, как он полагал, обстреливали его аэроплан, не стал ждать, когда германец, засевший где-то в траве, вновь о себе напомнит. Секундой позже к нему присоединился один из бортовых пулеметов. Пули срезали все кусты. Автоматчик молчал, но Мазуров так и не понял — попали они в германца или тот предпочел спрятаться. Теплые гильзы стучали, как градины, осыпая приборную панель и тела пилотов. Пустая пулеметная лента повисла на последнем сочленении, отвалилась, упав на пол, менять ее Мазуров не стал, хотя в углу кабины лежали друг на друге еще три неиспользованных ящика. Он выбрался бы наружу прямо здесь, если бы не эти острые куски стекла, оставшиеся по краям кабины.
Штурмовики, вышибив двери, выбрались из аэроплана и теперь перебегали по летному полю к постройкам.
В бортах салона зияли пулевые отверстия, на остатках пола валялись три мертвых штурмовика. Будь они только ранеными, их здесь не оставили бы, так что Мазуров даже не стал их осматривать.
Транспорт осел на крылья. Очень удобно. Никакой трап не нужен. Шагнул — и ты уже на земле.
Услышав гудение двигателей, Мазуров посмотрел в небеса. На посадку заходил еще один «Русский витязь», но первый аэроплан заблокировал летное поле, и развернуться еще одной такой же огромной машине здесь было практически негде.
— Нам нужны эвакуаторы! — закричал он штурмовикам. — У них должны быть где-то эвакуаторы. Мы должны очистить летное поле.
Часть штурмовиков обыскивало вспомогательные постройки, другие окапывались вдоль летного поля, потому что вскоре стоило ожидать контратаку германцев, когда они очухаются и соберутся с силами, третьи направились к форту с орудиями, но пулеметный огонь из дотов прижал их к земле.
В одном из ангаров они нашли два обгоревших грузовика. Похоже, это были все эвакуаторы, которые имелись на острове, но и будь грузовики исправны, рассчитывались они все равно на то, чтобы передвигать легкие самолеты, а уж никак не такие, как «Русские витязи». Впрягись эти два грузовика в аэроплан — то с места его сдвинули разве только будь он на колесах. Эту же груду фанеры им не протащить и сантиметра.
В небесах кружила стая истребителей. Через полчаса они выработают свое топливо и им придется возвращаться.
«Русский витязь» сел без происшествий, и будь полоса свободной, он успел бы затормозить, прежде чем она закончится, но, объезжая стороной разбитый аэроплан, он выехал за полосу и натолкнулся на камни. Стойки выдержали, но его тряхнуло, вытолкнуло обратно на полосу, а пилоты при этом не справились с управлением. Крыльями он налетел на сбитый аэроплан, снес себе растяжки и крайний двигатель, из которого полился тут же воспламенившийся бензин, оставляя за собой огненный шлейф. Оторванный двигатель врезался в землю, запрыгал по ней, вспахивая и калеча свои винты.
Когда аэроплан остановился, из него с двух сторон посыпались штурмовики, двое подбежали к горящим крыльям, стали их заливать пеной из огнетушителей, но аэроплан вряд ли сможет опять взлететь. Остальных, начни они садиться, ждет примерно такая же судьба. Пилот третьего «Русского витязя», видимо, думал точно так же. Хоть он и зашел на посадку, но делать этого не решился и пронесся над летным полем на высоте метров в тридцать. В результате пока высадилось около сотни человек.
Мазуров вбежал во второй аэроплан, пилоты еще не отстегнулись, сидя в кабине и обсуждая — смогут ли они взлететь.
— Ну? — спросил их Мазуров.
— Машине кранты, — сказал командир аэроплана.
— Можете связаться с другими аэропланами?
— Да, — сказал второй пилот и, не ожидая дальнейших распоряжений, схватил микрофон, — борт два, вызывает борта три, четыре, пять, шесть. Как меня слышно? Прием.
— Борт четыре слушает. Прием, — услышал он в наушниках.
— Прикажите, чтобы они поднимались и высаживались на летное поле на парашютах.
Пилот кивнул.
— Борт пять слушает, борт три слушает, борт шесть слушает.
— Высаживайтесь на парашютах. Как меня поняли? Прием.
С аэропланов подтвердили, что поняли приказ.
— Хорошо, — сказал Мазуров, хотя ничего хорошего в случившемся не было и операция развивалась не по самому оптимистическому сценарию. — Вылезайте отсюда, — бросил он пилотам.
— А аэроплан? — удивились они.
— Вы же его не сможете поднять?
— Нет.
— Так бросайте его к чертям. У вас оружие есть?
— Пистолеты.
— Хм, не густо, ладно, чего-нибудь раздобудем для вас.
Германцы, находясь на острове уже четверть века, лишь года три назад возвели мощный форт, оберегающий его от нападения с моря, но они и не задумывались, что атака может последовать с воздуха, и нисколько не позаботились об укреплениях вокруг летного поля. Окопов не вырыли, строения все сплошь были построены из рифленого железа, покрашенного бледно-зеленой маскировочной краской. Смотря на них, создавалось впечатление временности и непрочности, будто те, кто их делал, не собирались надолго здесь оставаться. Самым большим из них был склад, но после того, как авиабомба проломила ему крышу и взорвалась внутри, от него остались погнутые и все еще горячие, закоптившиеся стены. В нем хранились бочки с топливом. Какой же фейерверк был здесь, когда до них добрался огонь!
Отовсюду слышались короткие очереди и ответные винтовочные выстрелы. Штурмовики уничтожали остатки обслуги летного поля.
В небесах раскрылись десятки парашютов. Мазуров ждал пополнения как манны небесной, потому что с теми людьми, что у него сейчас были, наступление на форт захлебнется.
Штурмовики захватили еще одно исправное зенитное орудие. Минут за двадцать они дотащили его почти до самого форта, но там их прижал к земле пулемет.
Крупнокалиберные пули зениток и снаряды горного орудия крушили бетон дота, но, когда штурмовики поднимались в очередную атаку, думая, что наконец-то расправились с дотом, пулемет опять оживал и успевал скосить двух-трех штурмовиков, прежде чем они вновь падали на землю, прячась за камнями и холмиками.
— Проклятие, проклятие! — Мазуров смотрел в небеса, на все увеличивающиеся парашюты, когда ему сообщили о высадке на северной оконечности острова.
Германцы смогли подбить один из «Русских витязей» в воздухе, но, хоть машина и была потеряна, штурмовики успели из нее выброситься.
— Кто-то сильно просчитался в расчетах, — прошипел Мазуров.
Очевидно, кто-то из германских офицеров любил конные прогулки, но как ему удалось привезти сюда коня, уму непостижимо. Наверное, задействовал связи в морских кругах. Штурмовики нашли обезумевшее от стрельбы животное в одной из уцелевших построек. Конь рвался с привязи, грыз ее, вставал на дыбы, никого к себе не подпуская. Штурмовики попробовали его отвязать и выпустить, но конь чуть не зашиб смельчака копытами. В качестве тягловой силы его использовать было явно нельзя. Конь к таким занятиям не привык и походил сейчас на необъезженного скакуна диких прерий. Голову своротишь, усмиряя его.
