Вспомнили и день смерти старухи Гришиных. Михаил, бывший работник Степана Прокопьевича, оказавшийся поблизости, ничего не хотел говорить, но у него помаленьку, по крупицам вытянули информацию о том, что произошло в ту зловещую ночь. После этого уже никто не сомневался, что Дарья Гришина — ведьма, что все, происходящее на хуторе, — ее рук дело, и что с этим надо покончить раз и навсегда…
Когда толпа двинулась к дому Гришиных, Иван сразу понял, что происходит. Услышанных им обрывков фраз хватило, чтобы понять, что Дарье грозит смертельная опасность. С шашкой в руке он загородил людям дорогу.
— Стойте! Чего это вы удумали?
— Отойди, Иван, — сказал ему кулак Куроедов, поигрывая в руках острыми вилами. — Мы хотим покончить с энтим раз и навсегда!
— Я вас не пропущу, пока вы не скажите мне, чего вы собираетесь сделать, — твердо сказал Иван.
— Чего, чего?.. — послышалось из толпы. — С Дашкой хотим разобраться, вот чего!
Иван обвел людей взглядом. По их горевшим мрачной решимостью лицам он понял, что они не шутят.
— Остановитесь, люди! Вы что, умом подвинулись? При чем здесь Дарья?
— А ты ее не защищай! — послышался чей-то женский голос. — Мы знаем, почто ты за нее впрягаешься! Лучше отойди с дороги, Ванька, а не то мы и тебя!..
Иван поднял шашку. Люди отшатнулись назад.
— Вы могете говорить обо мне все, что угодно. Но Дарью я вам тронуть не дам! Она и так дюже много перенесла за последнее время!
— Как ты могешь нам помешать? — зашумела толпа. — Ты один, а нас вона сколько!
— Зарублю первого же, кто рискнет пойти дальше! Вы меня знаете, я не шуткую!
Люди знали, что это — не пустые слова. По виду Ивана было хорошо заметно, что тот настроен решительно. А уж его слава лихого рубаки была хорошо известна…
Иван прекрасно понимал, что сейчас его положение было не из лучших. Если толпа все-таки решится двинуться вперед, то его попросту сомнут. И помочь ему было некому. Иван с тоской подумал, что если бы рядом были его товарищи, хотя бы парочка человек, они смогли бы сдержать эту толпу. Но Мишки Атаманчукова и Семена Беспалова уже не было в живых, а остальные отсиживались по домам. У него еще оставалась слабая надежда, что секретарь партийной ячейки и председатель сельсовета, официальные представители власти на хуторе, вмешаются и урезонят разбушевавшихся людей, тем более что у них у обоих были наганы. Но сколько Иван не всматривался в толпу, ни того, ни другого так и не увидел. Он был один…
— Бабы, пошли! — вдруг крикнула Алена, выходя вперед. — Не будет он с нами воевать, кишка у него тонка!
— Алена, не шуткуй! — предупредил он ее. — Лучше уговори людей разойтись по домам.
— Зачем? — пожала плечами девушка. — Мы пойдем вперед.
— Лучше не надо! — попросил ее Иван. — Не доводи до греха!
— И что же ты сделаешь? Зарубишь? — Алена рванула ворот кофты, обнажая грудь, и двинулась на него. — На, руби!
Иван было попятился, но тут вдруг вперед Алены выскочил Яшка и замахнулся на него вилами…
Иван не хотел его убивать. До самого последнего момента он надеялся, что все обойдется, что люди погомонят и разойдутся по домам. Яшка испортил все…
Мышцы отреагировали на нападение сами по себе. Иван отклонился в сторону, свистнула шашка, опускаясь на тело, и Яшка рухнул на землю, разваленный профессиональным ударом от плеча до пояса. В следующее мгновение толпа с криком смяла его, вырвала шашку из рук и стала жестоко избивать. Иван пробовал сопротивляться, но разве мог он устоять против разъяренной толпы? Кто-то ударил его дубиной по голове, и на сознание опустилась тьма…
Он очнулся и попытался встать на ноги, но тело пронзила такая сильная боль, что он со стоном опустился обратно на землю. Во рту чувствовался солоноватый привкус крови, один глаз заплыл и ничего не видел. Создавалось впечатление, что у него на теле не осталось живого места…
У дома Гришиных маячили неясные тени людей, бегавших вокруг хаты. Потом показались первые языки пламени, и скоро подворье Гришиных было объято весело потрескивающим огнем. Собрав последние силы, Иван пополз туда…
Скоро он увидел, что двери и окна дома заперты снаружи и подперты палками. Вероятно, для того, чтобы тот, кто находился внутри, не смог выбраться оттуда.
— Что же вы делаете, гады? — крикнул Иван. — Люди вы или кто?
В этот момент подошедший к нему сзади Куроедов воткнул ему в спину вилы, и этот крик оборвался.
— Не-е-ет! — услышали все люди истошный крик Дарьи и остановились в нерешительности (они были абсолютно уверены, что девушка находится в хате, но этот крик прозвучал откуда-то снаружи). — Что же вы делаете, ироды? Ваньку-то за что?.. Будьте вы прокляты!..
— Вот так, змееныш! — сказал Куроедов, выдергивая вилы из тела. — Давно ужо пора было это сделать, да все никак не получалось!
Все время, пока длился погром, секретарь партийной ячейки хутора и председатель сельсовета стояли в стороне, не вмешиваясь. Последний было ринулся на помощь Ивану, когда Куроедов ударил того вилами в спину, но Власов остановил его.
— Погоди, не влезай, а то зашибут! Вот остынут немного, отрезвеют их буйны головушки, тогда и поговорим по душам…
Куроедов не успел далеко уйти. Небо вдруг раскололось, и испепеляющая молния убила его на месте. Поднявшийся следом сильный ветер заставил людей отшатнуться от ярко полыхавшей хаты Гришиных, потому что языки пламени вдруг оторвались от постройки и, словно живые, метнулись к ним. Стихия разыгралась не на шутку. Молнии ударяли в землю с пугающей периодичностью, но ни грома, ни дождя не было. Соседняя с домом Гришиных хата загорелась…
— Проклятье ведьмы! — послышались крики людей.
Вскоре на улице уже никого не было. Одиноко лежали тела Фролова, Яшки, Куроедова и Ивана. Люди были так напуганы, что даже не позаботились о них. И никто даже не посмотрел, жив Иван или мертв…
Утром люди подсчитывали убытки. Сгорела половина хутора, так как ветер от горевшей хаты Гришиных дул как раз в сторону других домов. Но, странное дело, выгорели дотла постройки только тех людей, которые участвовали в погроме.
Приехавшие милиционеры не стали разбираться в произошедшем, как опасались те, кто принимал в этом живейшее участие. Они не стали даже разбирать пепелище Гришиных, чтобы отыскать труп Дарьи, которая должна была быть там. Многие в ту злополучную ночь видели ее и слышали, как она прокляла их…
Милиционеры забрали Ивана, который был еще жив, хотя было ясно видно, что он — не жилец. Забрали и Алену Кирзачеву по обвинению в подстрекательстве людей на поджог. Этим все и ограничилось…
Хутор застыл в тревожном ожидании. Люди помнили о проклятии Дарьи и теперь постоянно ждали, что оно начнет сбываться. Но пока ничего не происходило, и постепенно жители хутора успокоились…
За хутором одиноко высился маленький холмик с воткнутой в него дощечкой. Со временем дощечка куда-то пропала, но все знали, кто похоронен там. А по ночам можно было часто увидеть у этой одинокой могилки черную женскую фигуру, застывшую в молчании. Люди говорили, что это дух Дарьи охраняет прах своей матери, и никогда даже близко не подходили ни к могиле, ни к пепелищу, бывшему некогда домом Гришиных…
Июль 1942 года. Южные степи России.
Унылая степь лежала справа и слева. Буйные травы устало полегли под изнуряющим июльским зноем, безжизненные солончаки тускло блистали под ярким, испепеляющим солнцем. Над дальними курганами висело голубое марево. Было так тихо, что издалека был слышен посвист суслика и крик парящего коршуна, выискивающего добычу.
На синем-синем небе — редкие, ослепительно белые облака. Стояла такая жарища, что в самую пору было залезть в реку и не вылезать. Но на много километров вокруг не то что воды, лужицы паршивенькой не было. Зной все иссушил…
Полтора десятка бойцов (все, что осталось от полка за время последних ожесточенных боев) устало передвигали ноги. Сапоги многих из них давно уже просили каши, но времени поменять обмундирование не было. С конца весны им только и приходилось, что обороняться от противника, во много раз превосходящего их по силе, и отступать. Занимать новые позиции, зарываться в землю, как кротам, выдерживать многочисленные атаки врага и налеты авиации и снова отступать…
Впереди этой маленькой колонны шагал капитан Стрельцов, единственный из оставшихся в строю офицеров и командовавший полком (точнее тем, что от него осталось) после ранения командира. Стрельцов был кадровым военным, до войны командовал заставой на румынской границе. Пограничники приняли неравный бой утром 22 июня и в течение долгого времени не давали врагу переправиться на советский берег Прута. Потом был выход из окружения с горсткой уцелевших бойцов, встреча с регулярными частями Красной Армии, утомительная проверка особистами. Так и остался Стрельцов в той части, в расположение которой они вышли…
