— Виноват-с!!! Больше не повторится!!! Сей момент все исправим, ваше благородие!
Тут же словно из воздуха соткался брат-близнец дырявого сюртука, только сшитый гораздо добротней и не гнилыми нитками. Да и сидел он на покупателе не в пример лучше — ни морщинки, ни складочки.
— Ну вот, другое дело. Вот это…
Удоволенный и оттого резко подобревший мужчина небрежно кивнул на прежнюю свою одежку, висящую на деревянной перекладине рядом с примерочной кабинкой, и уронил на прилавок перед собой темный картонный прямоугольник-визитку.
— …доставите по адресу. Тому, что самый нижний — на Мясницкую. Сколько там с меня?
— Четвертная, ваше благородие!
— Кхм?!
Предатель купеческого сословия, молчавший практически все время, что находился в лавке, негромко кашлянул и скептически выгнул бровь. А в руках у него… Воистину, нет хуже врага, чем бывший друг! Ну или хотя бы коллега. Купчик держал в руках сапоги с особенными подметками — предназначенными для особенных покупателей. Тех, кто сильно торопился или недавно пожаловал в Первопрестольную и не знал некоторых особенностей местной жизни. Другим продавать обувь с подошвой из начищенного ваксой картона было трудновато.
— Виноват-с, ошибочка вышла! Со скидочкой аккурат пятнадцать рубликов получается, ваше благородие.
Приказчик с подступающей тоской подумал, что сегодня явно не его день. Судя по всему, его мнение разделял и зазывала. Или не разделял — обычно на диво жизнерадостный, здоровяк стоял с такой постной рожей, что можно было заподозрить его в чем-то нехорошем. Например, небольшой молитве на тему «господи, пронеси».
— Получи, любезный.
В раскрытом бумажнике мелькнула такая солидная стопка сотенных и разной сине-зеленой мелочи,[26] что продавец, несмотря на всю свою выучку, невольно прикипел к ней глазами.
— Ну что же, Тимофей Алексеевич, продолжим наш путь?
Двое мужчин покинули свой временный приют от непогоды и зашагали дальше, оставляя за своими плечами безутешного работника торговли — мало того что часть товара попортили, так еще и на покупки пришлось цену скинуть, куда как ниже реальной. Чтоб им пусто было, таким покупателям!
Впрочем, господ Долгина и Ярославцева подобные мелочи не волновали. Первый вспоминал, что он уже увидел за сегодняшнюю экскурсию по первопрестольной (собор Василия Блаженного и Кремль понравились больше всего), а что ему еще только пообещали показать, а второй… он просто радовался. Привычным с детства видам и шуму Москвы, палящему августовскому солнышку, тому удивительно свежему ветру, что всегда бывает после сильного дождя. Ленивой суете прохожих, важному постовому, стоявшему на перекрестке наподобие живой статуи, и даже экипажам, время от времени пролетающим мимо. Он радовался свободе!
Тимофей Ярославцев был типичным представителем торговой династии и сколько себя помнил — жил в Москве. И отец его жил, и дед, и прадед. Правда, последний был выходцем из Ярославской губернии и по документам числился крестьянином. Но по жизни своей был перекати-полем, то бишь сельским коробейником, и пришел в Первопрестольную на заработки аккурат перед одна тысяча восемьсот двенадцатым годом. Как-то перебедовал лихое время, затем торговал подержанными вещами и кое-какими поделками с родной деревни… Жизнь прожил долгую и достойную, не то что некоторые. Именно благодаря его трудам дед смог переехать на Смоленский рынок и открыть торговлишку, причем вполне приличной галантереей. Батюшка продолжил семейную традицию, торгуя с лотка на Сухаревке прямо рядом с лавками букинистов, и — ценой немалых лишений, трезвой жизни и жесточайшей экономии буквально на всем — открыл собственное заведение. Между прочим, прямиком в Китай-городе, рядом с Ильинскими воротами. Казалось, мечта исполнилась… Вот только ненадолго — во время большого пожара сгорела лавка, сгорел склад, а вслед за ними умер и отец — сердце не выдержало крушения дела всей жизни. Если бы не брат матушки, книготорговец Астапов, пошло бы семейство Ярославцевых нищенствовать или в приживальцы к родственникам. А так — подкинул немного денег, затем оплатил обучение племянника в Коммерческом училище — несмотря на то что сам отдавал каждый месяц немалую арендную плату за свою букинистическую лавочку (знаменитую, между прочим, на всю Москву). Одним словом — вывел в люди, за что тот и был ему безмерно благодарен.
— А это у нас Лубянская площадь, Григорий Дмитрич.
Долгин довольно огляделся и ненадолго застыл, впитывая в себя очередной вид Москвы. Затем щелкнул портсигаром, затянулся и мимолетно скользнул опытным взглядом по изящной фигурке и прочим достоинствам очень даже хорошенькой барышни, проходящей мимо него по тротуару. Хмыкнул, и с глубоким удовлетворением подкрутил кончики усов. Его явно заметили!
— Хороша!
Тимофей согласно кивнул, недолго постоял, определяясь, и решил, что на роль следующей главной достопримечательности прекрасно подойдет Сухарева башня.[27] Потом можно будет оглядеть Шереметьевский странноприимный дом,[28] затем насладиться видом любимицы всех московских букинистов, церкви Троицы Живоначальной в листах,[29] ну и напоследок немного пройтись по Сухаревскому рынку. Кстати — рынок этот был целым миром, расположившимся на двух тысячах квадратных саженей, со своими «аборигенами», завсегдатаями и неписаными законами. Собственно, отличнейшее знание Москвы вообще и подобных «Сухаревке» мест в частности и вызволило его из долговой кабалы, в которую он попал (нашлись люди добрые, просветили) не без сочувственного участия одного купца-миллионщика. С-сволочь!
При воспоминании о коммерции советнике Гавриле Гавриловиче Солодовникове у молодого мужчины непроизвольно сбилось дыхание и сжались кулаки. Тогда, после блестящего окончания Коммерческого училища с присвоением личного почетного гражданства, он считал, что ему открыты все дороги и сам черт не брат. Поработал с годик у дяди, нахватался полезных знакомств и потерял сословное чинопочитание — скупая библиотеки разорившихся дворян, на многое начинаешь смотреть чуточку иначе. Вот только продолжателем дел и наследником дядюшки стать не получилось: увы, достаточно быстро пришло осознание, что книготорговое дело — не его стезя. Устроился в торговый дом купцов Хлудовых, провел несколько удачных сделок и сразу понял: вот оно — то, что ему точно по нраву! Еще дюжина сделок, неплохие комиссионные, новые знакомства среди московских торговых «зайцев»-посредников, затем переход на вольные хлеба, разом отразившийся на размере его комиссионных, опять несколько удачных сделок с его участием… То есть это он так думал, что удачных, — до тех самых пор, пока его не пришли заключать под стражу. Ни товара, ни денег он вернуть не смог.
