— Что это такое? — спросил я, разглядывая еду.
— Полба, — ответил мальчик, удивляясь странному вопросу.
Я попробовал неведомое блюдо. С голодухи съесть полбу было еще можно, но только очень большой. Отставив это странное блюдо, а заодно и черствый хлеб, я вернулся в господские комнаты.
Обставлены они были дорогой мебелью с виньетками и другими выкрутасами. Вся обстановка была новой с еще не обтершейся обивкой. Такая показная роскошь с кухонным столом и постной кашей никак не соотносилась.
Я, демонстративно развалясь, расселся на роскошном диване. На меня никто не обращал внимания. Было похоже, что меня или проверяют на «вшивость», или намеренно пытаются оскорбить.
Так и не добившись ни от кого внимания, я пошел в комнату больного. Там, кроме сиделки, находился управляющий Иван Иванович. Он поглядел на меня отсутствующим взглядом, как будто впервые увидел. Я поманил его за собой. Вошин удивленно вскинул бровь, недоуменно пожал плечами, после чего небрежно кивнул, и мы перешли в малую гостиную.
— Прикажите заложить карету, я возвращаюсь домой, — сухо сказал я ему.
От его угодливой любезности не осталось и следа. Теперь на незначительном лице главенствовали холодные рыбьи глаза. Он молча кивнул, вышел отдать распоряжение и вскоре вернулся:
— Я понимаю, что вас, сударь интересует, — с покровительственной улыбкой сказал он, — примите за труды.
Он полез в карман, долго в нем копался, потом вытащил, вероятно, заранее приготовленный гонорар. Я не спешил брать деньги и с интересом разглядывал наглеца. Подержав плату в протянутой руке, Вошин пожал плечами и положил несколько серебряных монет на край стола.
Возникла долгая пауза. Иван Иванович пытался выглядеть независимым и начал даже любезно улыбаться, ожидая, когда я возьму мелочь.
— Распорядитесь прислать сюда женщин, которые мне помогали, — произнес я тоном, не терпящим возражений.
Управляющий недоуменно пожал плечами и велел лакею позвать вчерашних помощниц. Тот бегом бросился исполнять приказание управляющего. Я стоял в ожидании, разглядывая картины с итальянскими пейзажами, украшавшими стены.
— Сейчас будут-с, — сообщил молниеносно вернувшийся лакей.
— Молодец, братец, быстро бегаешь, — похвалил я его. — Это тебе за это на водку.
Я сгреб со стола свой гонорар и отдал его лакею. Тот с поклоном принял нежданные чаевые и, пятясь, покинул гостиную.
На Ивана Ивановича я больше не обращал внимания. Он попытался привлечь к себе внимание и что-то сказать, но, поняв, что ему не ответят, отошел к окну. Минуты через две в комнату вошли мои помощницы и робко остановились у порога. Вчера, когда они общались со мной, не выглядели такими робкими и приниженными.
— Спасибо за помощь, — сказал я, подходя к ним. — Я вами очень доволен. Это вам на пряники.
Я вытащил бумажник и отсчитал им по десяти рублей. Они с поклоном приняли подарок. По крестьянским меркам это были большие деньги.
— Так что карета? — спросил я, оборачиваясь к управляющему.
Он сделался малиново-красным и прятал глаза. Не дождавшись ответа, я вышел наружу. Увы, каретой там и не пахло. К крыльцу двигался убогий возок, запряженный какой-то понурой клячей. Похоже было на то, что меня крепко кинули.
Ни с кем не прощаясь, я сел на жесткое сидение колымаги и велел кучеру трогать. Не успели мы выехать из села, как начался дождь. Укрыться было негде, и мы втроем с кучером и лошадкой кисли под обложным дождем. Понятно, что новый удар судьбы симпатий к Вошину мне не прибавил.
До города я доехал лишь к обеду, вымокнув до нитки. Когда позорная повозка въехала во двор, встречать высыпали все местные обитатели. Аля засуетилась, собирая мне сухую одежду.
Я распорядился вынести моему возничему стакан водки и попросил скорее накрыть мне стол. Почти сутки, кроме ложки полбы, во рту у меня не было ни крошки.
Настроение было отвратительное. Только сытный обед сумел немного примерить меня с недавним унижением.
После трапезы Фрол Исаевич принес мой новый сюртук. Я все-таки добился своего, сидел он почти прилично. Я вытащил бумажник и расплатился с Котомкиным. Портной долго ломался, но деньги взял и стал излишне любезным.
Я вспомнил про свое изобретение и пошел узнать о судьбе экранированной ермолки. Подмастерье заказ уже выполнил, и я тут же надел шапочку на голову, прикрыв ее треуголкой. Оставалось проверить работу экрана на практике.
Я вернулся к себе в комнату, но пообщаться с Алей не успел, прибежал посыльный от местного больного, и я отправился на вызов. К вечеру, уже позабыв про несостоявшийся эксперимент, я вернулся домой. Аля выглядела встревоженной.
— Почему-то я тебя то слышу, то не слышу, — сообщила она.
Слышала она меня, как я понял, тогда, когда я был у пациентов и снимал шляпу.
— Наверно, потому, что я не все время думаю, иногда отдыхаю, — обманул я доверчивую девушку. И, очень довольный собой, я убрал свое ноу-хау до тех времен, когда мне понадобиться припрятать свои мысли от всеобъемлющей и всепроникающей женской любознательности.
Пока такой нужды не было. Вся желанная, прекрасная половина человечества пока концентрировалась для меня в одной представительнице, что я и доказал себе и ей, несмотря на усталость, не откладывая дело в долгий ящик…
Утром меня разбудил настойчивый стук в дверь.
— Что случилось? — спросил я, не в силах подавить зевоту. Наши с Алей супружеские бдения окончились совсем недавно, и я опять не выспался.
— Ваше благородие, — окликнул меня Котомкин, — к тебе тут опять из Завидово приехали.
— Гони их в шею, — распорядился я. — Скажи, что я завидовских не принимаю.
Через несколько минут стук в дверь повторился.
— Ну, что там еще?
— Они ругаются и дерутся, — плаксивым голосом пожаловался портной, — вас требовают.
— Ладно, сейчас выйду, — пообещал я, окончательно просыпаясь.
Не успел я встать с постели, как в коридоре послышался шум, дверь распахнулась, и в комнату ворвался завидовский управляющий Иван Иванович. Лицо его было искажено злобой.
Я стоял голым посредине комнаты, собираясь одеваться, Аля в аналогичном виде сидела на кровати.
— Немедленно оденьтесь и поедете со мной! — заорал Вошин.
— Пошел вон, скотина! — рявкнул я, замахиваясь на него кулаком.
Лицо Ивана Ивановича пошло пятнами, глаза сузились, и он, сжав кулаки, двинулся на меня. Такого к себе, любимому, отношения уездного лекаришки, да еще и живущего в мещанском доме, он терпеть не собирался.
Мой вчерашний урок с чаевыми, видимо, не произвел на него никакого впечатления.
