Дальше всё было просто, как на скотном дворе. Даже как-то мило и по-домашнему. На краю скальной площадки слева прыгал и что-то нехорошо орал, размахивая "сферой", бородатый мужик, выше растопырила ручки команда поддержки (как будто тюки прямо сейчас начнут им в эти ручки падать — посмотрела бы я на такое…) Триста метров вперёд и правее змейками — как ручейки муравьёв — спешно спускались в ущелье люди в серой форме — турецкие горные стрелки. Двести метров вперёд и левее — люди в ковыльном — наши горные стрелки — сидя и лёжа среди камней и зелени, вели огонь из всего, что было, включая два снятых с вьюков КПВТ и два миномёта. Над ними билось чёрно-жёлто-белое знамя. На дне ущелья, венчая военное безумие происходящего, торчал невесть как туда попавший лёгкий танк ПТ-76, истекая вязким чёрным дымом, который и вверх-то подниматься не хотел — стелился по земле. Возле пушки задумчиво сидел танкист — в расслабленной позе философа. Он был, конечно, убит.
Вот такая зарисовка… Я крутнула стволом и начала сосредоточенно выкашивать турок — там, где сверху мне их было видно, а нашим снизу — нет. Илюшка Лобов с Сашкой Тасоевым поддержали меня из РПК и ПКМ. Наши машинки ушли вверх, потом — на "горку". Я рванула стыковку, отправляя два узла и правда почти в руки молодого парня, который смотрел на меня из-под выбившейся на прикрытый "сферой" лоб светлой чёлки с восторженным обожанием, широко раскрыв глаза. Потом парень плюнул кровью и упал на тюк, обнимая его.
Это было последнее, что я видела — мы уже неслись прочь над самой землёй…
…Ночью был большой воздушный бой. Я не спала — сидела и читала под ручным фонариком книжку про Джен Эйр, невесть как попавшую к нам. Потом вышла по делу и увидела, что на юго-западе всё небо в огненных точках. Больше, меньше, мерцающие, вспыхивающие… Их были сотни. Некоторые разрывались в воздухе и гасли градом мелких искр, другие неслись к земле…
Только утром мы узнали, что это разбили последнюю авиагруппировку врага, прикрывавшую турецкие границы.
* * *
— Ты чего в отпуск не поехал? — Олег Барбашов, прекратив возиться с кассетой осколочных бомб, закреплённой на стойке, оглянулся через плечо на своего пилота Опришко. — Димка, хорунжий, эу! — он присвистнул.
— Да ну, неохота, — пожал плечами Димка, и его девчоночье, но загорелое дочерна лицо стало задумчивым. — А что, мама спрашивала?
— Ну да, — Олег сел боком на своё место. — И вообще… — он засмеялся. — Не поверишь, у нас в станице пионерский отряд организовали. Красные галстуки, всё как в кино. И наши, и иногородние из детдома…
— Олежка, — Димка тоже сел к себе. — Олежка, тебе не кажется, что всё-всё-всё, что до войны — было та-а-ак давно, что… — он вздохнул и не договорил. Но Барабаш понял:
— Кажется, — ответил он, играя ремнём закреплённого в зажиме АКМ. — Да… А ведь полгода не прошло… — он вгляделся в лицо пилота. — Казак, ты чего?
— Да так, — Димка улыбнулся. — Устал я. Сильно устал. Уж очень всё долго. Я головой понимаю, что недолго, а… — и он вздохнул.
— Ну и ехал бы как раз отдыхать, чего ты! — Олег встал, ещё присмотрелся и предложил: — Слушай, давай не полетим. В смысле, ты. Скажешь, что приболел. А я Дениску Коломищева из техсостава возьму за пилота. Он давно просится.
— Да иди ты, — усмехнулся Димка. — Пошли чаю выпьем и полежим малость, стемнеет скоро.
— А то смотри, — Олег покачал головой. — Чего проще…
— Чаю выпьем пошли, я говорю, — Димка стукнул Олега в плечо…
…Свята земля, не свята — иль в пиру, иль в бою…
На ней не найти ни Эдема — ни даже Сезама…
Но Маленький Принц покидает планетку свою,
Как, будь он большим, покидал бы свой каменный замок…
Он держит в руках окончанья священных границ,
Стоит, каменея в потоках стремительной жижи,
И небо над ним опускается ниже и ниже,
И чёрные тени ложатся у впалых глазниц…
— Можно лететь, — тёзка Барбашова, старший техник Олег Синицын, из добровольцев, хлопнул по подставленным ладоням. Экипаж "Мстителя" занял свои места. Димка продолжал слушать плеер…
— В слепой крови, прокушена губа.
Ему б давно сказать — мол "не играю!",
Но… солнышко не светит самураю
За гранью полосатого столба.
Обрывками приставшая к спине,
Душа его по краешку прошита
Нервущимися нитями бушидо —
И этого достаточно. Вполне…
— Снимай давай, — сказал Олег, пристёгиваясь. Показал жестом: "Сними!" Опришко помахал рукой:
— Потом, когда подойдём, дай послушаю.
— Ладно, — хмыкнул Барбашов, — запускай, я готов…
… - В ночи Гиперборея не видна…
Стрихнином растворяется в стакане
Печаль твоя, последний могиканин…
Так вырви же решётку из окна!
Из сердца заколдованных трясин,
Где мутная вода под подбородок,
Летучий dream болотного народа
К подножию рассвета донеси!
А в час, когда полночная звезда
Взойдёт на полог млечного алькова —
Налей себе чего-нибудь такого,
Чтоб не остановиться никогда…
Димка думал об отце, глядя вниз и вперёд. Руки сами совершали привычные движения, а он думал о том, что отец погиб. Давно, но он не может отделаться от этой мысли. Хотя погиб не он один. Колька Реузов тоже погиб, например… Димка вспомнил, как сперва искренне принял Кольку за вражеского шпиона и собирался пытать. Улыбнулся смешному воспоминанию — как будто это было воспоминание о детской игре. Ну да. ОНИ тогда все были живы. Погибали только отцы и старшие братья…
— А потом ты уснёшь — и, быть может, увидишь ещё,
Как медленно солнце встаёт, разгибая колени,
И Маленький Принц покидает свои укрепленья,
Горячим стволом согревая сырое плечо.
Взойдёт над миром полная Луна —
Прекрасна, но — увы! — непостоянна…
Забудьте обещанья, донна Анна.
Не стойте у открытого окна…
Он снял наушники и аккуратно повесил на специальную проволочную стоечку. И расстелил на коленях карту. Привычно положил на неё светокристалл.
— Десять минут до линии фронта, — сказал в звукопровод.
Олег кивнул, хотя Димка не мог его видеть. Но Димка знал, что Олег услышал и кивнул.
* * *
До кустов "Мститель" всё-таки дотянул и врубился в них, с треском ломая крылья. Мальчишки скатились в ветки, как два больших мяча.
— Цел?! — выдохнул Димка.
— Плечо, — отозвался Олег.
Сюда добивал свет от пожара в ущелье. Потом там начало бахать, и при свете мгновенных вспышек стало видно лезущих вверх по склону турецких солдат. Их гортанные злые вопли доносились и сюда.
