«Как же он целится? С левой стреляет?» продолжал удивляться капитан.
— Да приди ты в себя уже! С обеих рук стреляю! – В голосе почувствовалось раздражение.
Летающие по периферии черепа картинки устремились к центру. Мозг собрал мозаику как солдат–первогодок автомат Калашникова. Осторожно, аккуратно и быстро.
Путилин отбросил простыню, приподнялся на кровати. Ступни ощутили холод шершавого бетона. Левая нога забинтована от колена, на торсе марлевая подушка. Пластырь от живота к спине по краям, в центре – красное пятно. «Такой вот тампакс!» эйфория не отпускала.
В руках медбрата оказался фонарь и свежее нательное белье. Путилин простыней прикрыл причинное место, осмотрелся. Слева две панцирные сетки кроватей. Справа матрац кровати занимало тело. Лицо военного не знакомо. Под простыню спускалась трубка от стойки с лекарством. К руке на простыне тянулся провод от пульсоксиметра. Датчик прищепкой на указательном пальце. Вот такая реанимация.
— Дай‑ка я посмотрю одним глазком. – Луч фонаря осветил повязку.
Санитар проверил надежность пластыря, как показалось Путилину, подмигнул:
— Все отлично, одевайся. Пойдем к доктору. Лучше сейчас, пока выздоравливающие не затоптали. Через пару дней сам с ними бегать начнешь!
Капитан надел белье, грубое х/б снаружи изнутри мягким ворсом ласкает кожу. Под кроватью нашлись тапки. Двигаясь, Владимир никакой боли не ощущал. Наркоз хороший. Слишком хороший.
Медбрат открыл дверь, пропуская Путилина в коридор. Петли смазаны, на раме приклеена резина, за спиной лишь стукнул засов. Провожатый пристегнул связку ключей к ремню, движением головы указал дорогу. Путилин шел по коридору, взгляд скользил по железу дверей в палаты выздоравливающих. Двери явно поставлены недавно, каркас в пыли треснувшей штукатурки. «Солдат ничего не боится, ничто не может причинить ему боль…» Звук монотонных убеждений наслаивается друг на друга, образуя зомбирующую атмосферу. В конце коридора выход на лестницу. Два пролета вверх. Капли застывшей краски на краях ступеней частично раздавлены. В зеленых следах отпечатки грубых подошв. Стены чистые, потолок также окрашен масляной краской. Ремонт подвального помещения проведен по–военному – дешево и сердито.
Первый этаж выглядит привычнее. Справа в полумраке угадывается столовая. Матово отблескивает раздача, на квадратах столов ежами перевернутые стулья. Слева в коридоре стол дежурной медсестры. Вместо девушки белый халат распахнут на громиле. Военный вытянулся в кресле, монитор освещает нижнюю часть тела. ПМ в открытой кобуре, рационализированной белорусским спецслужбами. На ремне также рация, ПР и наручники. Тело не шевельнулось, руки остались скрещенными на груди, только блеск глаз выдал внимательность постового.
Одноглазый провел Путилина дальше, после ряда деревянных дверей остановился перед металлической. Результат нажатия звонка не слышно, но через пару секунд глазок потемнел. Санитар отодвинул Путилина, дал рассмотреть и идентифицировать. Звук сдвигаемого засова, дверь открылась.
— Проходите. – Сухим голосом пригласил доктор. Светлые волосы, узкое лицо, блестящие глаза — худощавый человек на полголовы ниже Путилина. При всей худосочности нервные движения внушают тревогу.
— Товарищ майор, Путилин из реанимации доставлен, осложнений нет! – Санитар обозначил звание военврача.
— Хорошо, Латунов. Отдохните в холле, проследите, чтобы нас не беспокоили!
Латунов вышел, доктор задвинул засов, взглядом указал на дверь в смежную комнату. Движения перестают быть нервными.
— Привет, Владимир. – Нейман плотнее закрыл дверь, голос потеплел. – Приходится, понимаешь изображать из себя безумного доктора. По–другому слушаться перестанут. А так затрясешься со шприцем в руке, слюной побрызжешь, больные по струнке ходят.
В прямоугольной комнате напротив входа кушетка, слева железный шкаф. Справа приоткрытая дверь, через которую видно диван со скомканным одеялом и подушкой. Справа от двери химический полигон. На цинковом листе под вытяжкой отблескивают колбы различной формы. Среди ряда приборов Путилин угадал электронную печку. В углу из стены клюв водопроводного крана. В правой части комнаты два стола, соединенные вместе. Три монитора, рации, книги внавал. Банка кофе, электрочайник, чашка с коричневым нутром, на тарелке посохшая горбушка. По всему видно, что Нейман в этих комнатах живет и работает.
Доктор усадил Путилина на кушетку, проверил пульс, посмотрел реакцию зрачков.
— Как самочувствие? Давай рану твою посмотрим. Операцию, если так можно назвать твою царапину, я сам проводил, осложнений не должно быть.
Путилин задрал рубаху, доктор удовлетворенно хмыкнул:
— Удачно тебя зацепило. Пуля старого калашника скользнула по ноге, пробила жилет и на полдлины застряла в косой мышце. Крови много, а урона нет. Лучше не придумаешь.
— Зачем тогда наркозом травить? Пристраститься можно! Сразу в курс дела ввели бы.
— Да ты приляг на кушетку. Циклоп у нас парень опытный, как бы не заподозрил чего, а так все натурально, да и тебе прочувствовать беду надо. Вчера днем много лишних глаз было, поэтому я тебе отдохнуть дал. Сейчас, до подъема обо всем и поговорим.
Доктор подошел к железному шкафу за кушеткой, через тонкое железо Путилин услышал повороты ключа, скрип тяжелой дверцы внутреннего сейфа. Закрыв хранилища, Нейман показал склянку из коричневого стекла.
— В части наркотическая эпидемия. Сейчас мы введем новейшую вакцину…
— Замедленной усвояемости. – Путилин улыбнулся в потолок.
— Нет, моей разработки, действует через несколько минут.
— Штаны снимать? – Продолжал сценарий великой комедии Владимир.
— Как раз штаны не обязательно! — Принял эстафету доктор. — Если серьезно, это мягкое обезболивающее, подавляющее привыкание к героину, стабилизирующее состояние организма после наркоза. Проще говоря, тебе становится по барабану от кайфа. Если неплотно сидишь, ломки не ощущаешь. Во всяком случае, так мои наркоманы говорили. — На всякий случай уточнил нарколог.
— И никаких побочных явлений? Тебе премию надо нобелевскую вручать!
В ходе научного разговора «Франкенштейн» превратился в интеллигента, вечная борьба совести с желаниями отразилась на лице.
— Действие до конца не изучено, побочные явления могут быть следствием индивидуальной непереносимости.
Следующая фраза произнесена тверже:
— «Нобелевскую»! Если надо было, давно синтезировали обезболивающее без привыкания. Из того же ЛСД, например. Все наркотики, подавляющие волю, давно бы уничтожили. Но они нужны, чтобы из людей рабов делать. – Поджавшие губы, злой блеск глаз завершили выход из гнилого состояния.
