– Всего четыре? – изумился Жак.
– Не «всего четыре» – а целых четыре, штафирка! – рявкнул, раздухарившись, Робер. Роль наставника ему чрезвычайно импонировала. – Да многие воины годами руку ставят и удары оттачивают. У доброго рыцаря средней выучки всего пятнадцать-шестнадцать приемов, у меня – более тридцати – это если с конными и пешими. Л тебе на полгода и четырех за глаза. Для того чтобы остаться в живых, этого достаточно. Учить будем самое простое и надежное – средняя защита-переход в верхний замах – боковой удар. Все хитрости объясню только тогда, когда ты научишься правильно бить, прежде чем подумать… Отбиваешь удар щитом, – показывал Робер, – затем удар верхнебоковой, с шагом вперед. Правильный замах определяет силу и точность удара. К моменту когда клинок коснется противника, нога меча должна быть твердо уперта в землю. Меч, кисть, локоть, рука, плечо – должны работать слаженно. А корпус – постоянно балансировать, чтобы в нужный момент вложиться в удар. Бить только выше локтя и в основание шеи, это у пехотинца самые незащищенные места.
Меч летал в руке у рыцаря. Объяснения были доходчивы, и все было понятно и легко до тех самых пор, пока Жак не попробовал принять стойку и нанести «верхнебоковой» улар самостоятельно…
Все последующие дни для него превратились в ад. Де Мерлан гонял приятеля до седьмого пота, пока не добился от него вполне приемлемых результатов. Ко дню Преображения Господня Жак уже спокойно перерубал двухдюймовую доску – этого было вполне достаточно, чтобы оставить противника без головы, руки или ноги.
– Отбил-ударил, отбил-ударил – это не для тебя, – говорил Робер. – Выдохнешься быстро, да и того, как противник открывается, ты все равно увидеть не сможешь, тут опыт нужен. Поэтому ежели в пешем бою – отбивай удары, береги силы и жди, когда он зазевается настолько, что даже ты это поймешь. Вот тогда и бей не задумываясь.
Уроки, которые преподал Жаку Робер, сразу же дали о себе знать. В первой же стычке с сарацинами конные сержанты, у которых на крупах сидели арбалетчики, отбив атаку, без труда загнали арабских налетчиков в ущелье. Там арбалетчики перестреляли коней и после этого спешенных мусульман посекли мечами, словно чучела на учебном поле. Бывший виллан, сам себе удивляясь, одним и тем же простым, но хорошо отработанным ударом отправил к Аллаху одного за другим сразу троих бандитов, чем заслужил молчаливое признание всех братьев отряда.
Жак подошел к колодцу, набрал в ведро воды и стал с удовольствием умываться. Из хозяйской половины дома появился уже одетый Робер. Усы рыцаря горделиво топорщились, а деловитый и в то же время чрезвычайно самодовольный взгляд свидетельствовал о том, что он вполне удовлетворен своей нынешней жизнью. Теперь на его сюрко, явно недавно отстиранном, вместо красного креста пилигрима красовался герб братства святого Андрея, вышитый умелой и заботливой рукой.
– Я на Ветре поскачу сразу к воротам, – обратился он к Жаку, – а ты не спеши, позавтракай, возьми Бургиньона и отправляйся в казармы. Там выберешь семерых копейщиков и двух конных сержантов, свободных от службы. С ними отправишься в каменоломню. Мастер Григ тамошнему раису расчет за камень повезет, так нужно его сопроводить, чтобы грабежу кто не учинил…
– Робер-бек! Робер-бек! – раздался голос из комнаты.
В дверях появилась миловидная женщина и начала что-то быстро говорить по-арабски, одновременно протягивая Узелок с лепешками и молочный кувшин. Рыцарь, поднаторевший в местных наречиях, сердито отбивался, но узелок все же взял.
Хозяйка дома, Хафиза, вдова ливанского рыбака-маронита, дождалась, пока рыцарь вскочит в седло, и перекрестила его по своему обычаю – не ладонью, а двумя перстами. Затем, привлеченная шумом, она заглянула в соседний двор, увидела, чем там занимаются ишаки, густо покраснела, спрятала лицо за платком и мигом растворилась в глубине дома.
Жак вытерся чистым полотенцем, оделся и отправился под навес, где его уже ожидал горячий лаваш, жирный овечий сыр, кувшин оранжада и глиняное блюдо, полное соленых оливок. Завершив завтрак, бывший виллан надел снаряжение, оседлал Бургиньона и выехал со двора. Конь недовольно косился на окончательно проникшихся важностью своей миссии ишаков и возмущенно храпел. За четыре месяца службы в качестве конного сержанта Жак, конечно, не стал лихим наездником, но научился вполне уверенно держаться в седле. Дав коню немного размяться, он заставил жеребца сменить аллюр и перейти с шага на крупную рысь, а выйдя на тракт, потянул поводья и направился в сторону главных ворот, рядом с которыми находились городские казармы.
Добравшись до места, Жак сформировал отряд, назначил старшего и, приказав ждать его на выезде из города, отправился во дворец архиепископа за мастером Григом, который руководил в Тире строительными работами. Киликийский каменщик, как старинный приятель архиепископа Тира, с его любезного соизволения занимал здесь целый флигель. Мастер как раз прогуливался по двору и любовался массивным черным жеребцом, которого ему недавно, по специальному заказу, доставили из Германии.
– Здравствуй, Жак! – поприветствовал он сержанта. – Действительно, не обманули, отличный конь. Сейчас отправлю слугу, чтобы тот ему новую попону заказал у шорников да поменял подковы с железных на медные. Я назвал его Лаврентиус-Павел. Не знаю почему, но мне кажется, ему это имя очень подходит.
Лаврентиус-Павел одобрительно сопел, раздувая широкие ноздри, и то и дело бил по земле тяжелым, поросшим густой шерстью копытом.
– Мы отправляемся, мастер Григ? – спросил Жак, поглядывая на солнце. – Отряд уже ждет, а до каменоломен даже широкой рысью не меньше полудня пути…
– Сейчас, сейчас, – заторопился вольный каменщик, – только вот оружие прихвачу.
Вскоре он вернулся, держа в руках свой любимый арбалет, который еще с весны был притчей во языцех у всех обитателей Тира.
Достопочтенный киликиец, отказавшись от помощи слуги, вскочил на коня и выехал на узкую извилистую улицу. Жак, наблюдая за тем, как Лаврентиус-Павел и Бургиньон обмениваются откровенно неприязненными взглядами, направил коня вслед за Григом.
Трудовой день, начинающийся с первыми лучами солнца, давно был в разгаре. Одни рабочие возились под стеной, замешивая раствор, другие поднимали при помощи воротов наверх отесанные камни, третьи укладывали их под руководством греческих строителей из гильдии, возглавляемой мастером Григом. Братья вилланы, работающие на стройке, уже завершали подготовку к ремонту последней угловой башни. На следующей неделе мастер Григ убывал в Яффу – там император Фридрих приказал начать восстановление крепости, чтобы с ее помощью ускорить завоевание Иерусалима.
Киликиец критически оглядел все участки, сделал несколько указаний и направил коня в сторону площадки, на которой Робер муштровал несколько десятков ополченцев-горожан. Одна шеренга училась держать строй, другая отрабатывала копейный удар на соломенных чучелах.
– Живот втяни, стал как верблюд… – прохаживаясь вдоль строя, разорялся достославный рыцарь, щедро раздавая тычки и затрещины. – Копье поставь ровно, это тебе не оглобля… И обхвати повыше! Так, как ты его держишь, будешь держать свой…
Что именно предлагал держать де Мерлан, тощий башмачник так и не услышал, потому что строгого, но справедливого командира отвлекли от занятий Жак и мастер Григ.
– Могу вас порадовать, сир рыцарь, – соскочив с коня, обратился к Роберу киликиец. – Вчера вечером я получил неофициальный ответ от великого магистра тамплиеров. Мессир, Пере де Монтегаудо и верховный капитул готовы будут рассмотреть ходатайство шевалье де Мерлана по поводу земель, переданных ордену его отцом. Мессир пишет, что эти греческие фьефы отчасти потеряны – их попытался отнять у ордена еще император Константинополя Генрих Первый, и теперь они являются объектом спора между нами и афинским правителем-мегаскиром. Но рыцарю-крестоносцу, он думает, будет несложно поладить с домом де ла Рош.
– Благодарю вас, мастер! – кивнул Робер. – Как только мы завершим здесь все дела и Жак с индульгенцией отправится обратно в Марселлос, я немедля поскачу в Морею и приму свои новые фьефы.
– Вечером, сир рыцарь, прошу отужинать у меня, – добавил мастер Григ. – Я открою еще один бочонок доброго напитка из Шотландии…
Робер приложил неимоверные усилия, чтобы при упоминании о «добром напитке» под названием «виски» не скривиться. К этому крепчайшему пойлу с жутким вкусом и не менее чудовищным запахом киликиец пристрастился, по его словам, еще лет десять назад, когда строил донжон в Эдинбурге.
– Виноград там у них не растет, а привозные вина стоят столько, что и подумать страшно, – говорил Жаку Робер, после того как попробовал виски впервые, – вот они и вынуждены из подножной травы варить всякую гадость, дабы хоть чем-то зимой согреваться. А чтобы от других не отставать, считают это отворотное зелье изысканным напитком. Что с них взять? Скотты – дикий народ.
