— Увести его! — в ярости велела Ханнар. — Принимать, как посла, стеречь, как пленника. Как приговоренного! Позже я расспрошу его.
Круто развернувшись — косы, взлетев, описали полукруг и упали обе ей на плечо и на грудь, а Эртхиа прикусил губы, сдерживая восторг, — ушла в юрту.
Кочевникам застольные обычаи Эртхиа не казались варварскими. Как посол, он был защищен от враждебности и нападок, ему нашлось место у костра, и он с наслаждением утолил жажду, а потом и голод — преизрядным куском горячего мяса, слизывая с пальцев мясной сок и жир, отрывая ломти от лепешки, запивая все кисловатым вином из бурдюка. После, вытерев подбородок и пальцы последним куском лепешки, отправил его в рот и повалился навзничь, раскинув еще болезненно ноющие руки.
Сон будто медом смазал его веки. Они сладко слипались, хоть Эртхиа и стыдился признать себя усталым.
Ему виделась бесконечная степь — она ведь долго не отпускает душу путника, даже когда путь окончен. Многие ночи подряд снится дальний край земли, размытый то ли жарким маревом, то ли пылью — кто ее поднял, косяк лошадей или стадо онагров, или разбойничий отряд? Волны белесого ковыля или серебристой полыни, бегущие то вправо, то влево, то разбегающиеся кругом от пляшущего вихря-детеныша. Солнце, плывущее по пустынному небу, хоровод стервятников, кружащий вдали, в вышине…
От колодца до колодца мерял степь Эртхиа, расспрашивая заставщиков о разбойничьих отрядах.
А во дворце, его собственном дворце, где он не ночевал и ночи, ждала теперь невеста-не невеста, жена-не жена… Семь раз в семи разных нарядах показывали ее Эртхиа, но он от волнения так и не разглядел толком сильно накрашенного и заслоненного подвесками лица. Вроде бы похожа на сестрицу Атхафанаму, одна ведь кровь, дядина дочь, да и мать ее приходится родственницей царице Хатнам-Дерие. Запомнил только: маленькая, косы до пола, вся звенит и благоухает. Ручки в перстнях, ножки мелко переступают, бубенцы на них дрожат…
Так бы и остался, да вот помогли бубенцы и подвески. Вспомнил Эртхиа брата, наряженного, увешанного сверкающим и звенящим, запертого на ночной половине, забаву цареву. Напомнили о брате бубенцы и перстни, помогли ожесточить сердце в решимости.
Невеста сосватана, дождется. А нет — так найдутся в Хайре еще невесты, не бедны девушками прохладные дворцовые сады.
Тут привиделся Эртхиа — ясно проступил под покровом сомкнутых век — светлый лик царицы Аханы. Эртхиа вздохнул и перевернулся набок, подсунув под щеку сложенные ладони. Холодно было, как ночью в темнице, только солнечный луч заглядывал к нему сквозь оконце, а это была ее ярко-золотая коса, а царица все сердилась, и не мог Эртхиа подобрать слов, чтобы уверить ее в своей любви…
Ханнар разглядывала спящего — своего врага.
Мальчишка лежал на левом боку, подогнув ногу и вытянув перед собой правую руку, а левая была подсунута под голову. Костер хорошо освещал его лицо. Кончики прямых ресниц касались округлых, в сонном румянце, смуглых щек. Темные губы были приоткрыты, и тонкая ниточка слюны блестела у края рта. Он спал безмятежно, как дитя, но загрубевшие от тетивы пальцы правой руки выдавали в нем воина. Толстая коса дремлющей змеей вытянулась вдоль спины.
— Эртхиа ан-Эртхабадр! — сурово окликнула его Ханнар.
Он потянулся, не размыкая век. И вскочил, как ужаленный. Ханнар спрятала невольную улыбку в прикушенных губах.
— Что ты хотел сказать мне, посол?
Эртхиа торопливо провел ладонями по лицу, одернул и отряхнул кафтан.
— Дай же мне проснуться, царица, дабы я ничего не перепутал в послании. Я выучил его наизусть со слов твоего брата, но смысл его мне неведом, — обстоятельно ответил Эртхиа. — Сядь, серьезные разговоры не ведутся стоя.
Ханнар опустилась на кошму, скрестив ноги, как научилась у кочевников. Так же сел и Эртхиа, только у него это вышло ловчее.
— Говори, — нетерпеливо кивнула Ханнар.
Непривычно — кощунственно! — звучали в устах хайарда чеканные строгие слова языка богов, Высокой Речи. Он нараспев, как декламируют стихи, пересказывал ей послание Ханиса, а конец, не удержавшись, пропел, как поют хайарды. Ханнар, вдосталь наслушавшаяся хайардского пения в черные дни покоренной столицы, почувствовала, как намокла рубашка от холодного пота.
А в отдалении раздались шорохи и перешептывания с одобрительным поцокиванием — кочевников пение звонкоголосого посланца явно привело в восхищение, хотя они не смели приблизиться и вмешаться в беседу.
Вот послание Ханиса:
«Сестра и невеста моя Ахана. Счастлив узнать, что ты, все еще или снова, здесь. Окажи все возможные почести и доверие моему другу. В подтверждение вашей встречи передай с ним прядь твоих волос. Надеюсь скоро присоединиться к тебе в возлюбленных Солнцем землях Аттана. Твой брат Ханис».
Ханнар удалось скрыть растерянность.
Пряди волос, которые привез хайард, прямые и светло-рыжие, могли принадлежать Ханису. Связанные особым узлом, они подтверждали принадлежность пославшего их к царскому дому Аттана, равно как и безупречный язык послания. Ханнар могла судить об этом: хайард сократил половину гласных и изуродовал благородное звучание древнего языка носовыми завываниями и обилием шипящих, но он передал все слово в слово.
Итак, пославший гонца несомненно был сыном Солнца и мог быть Ханисом.
В этом случае тайна Ханнар неминуемо должна была раскрыться: ее волосы, ярко-рыжие и вьющиеся, даже слепой не примет за гладкие, светло-золотые волосы Аханы.
Ханнар необходимо было время — обдумать ответ.
Хмурясь, она обратилась к Эртхиа.
— Почему же царь Ханис сам не приехал с тобой? Почему ты, называющий себя его другом, не помог ему вернуться в его владения?
Эртхиа смущенно опустил глаза. Он как раз обдумывал важный вопрос: если девушка ходит с открытым лицом, следует ли из этого, что с брачным предложением можно обратиться непосредственно к ней, минуя ближайших родственников мужского пола? Сосредоточившись, он отвечал Ханнар:
— Видишь ли, царица… Слухи, дошедшие до нас, столь разноречивы и неясны! Теперь я смогу разрешить сомнения твоего брата. И я не заслужил твоих упреков: не раз я предлагал Ханису помощь, но он отказывался, не открывая мне причины. Думаю, теперь он не замедлит отправиться в путь — как только я привезу ему весть от тебя.
Так или иначе, Эртхиа предполагал, что Ханис отнесется к его просьбе более благосклонно, чем сама девушка. По крайней мере, придется потратить некоторое время, чтобы завоевать ее расположение. Очень уж она сурова. Но как иначе, если она ходит без покрывала и любой может смотреть на нее, сколько вздумается? Надо ведь держать на расстоянии и удерживать от дерзости и непочтительных речей и поступков множество мужчин, окружающих ее!
Эртхиа решил предварительно переговорить с Ханисом, а самой девушке дать время приглядеться к жениху. Как трудно свататься к невесте, когда не знаешь обычаев ее народа!
— Сколько времени тебе понадобится, чтобы выучить наизусть мой ответ царю Ханису? — спросила Ханнар.
— Если он будет такой же длины, как его послание, то я выучу быстро.
— Завтра я сообщу его тебе. Сможешь ли ты сразу отправиться в путь?
— Твои люди хорошо ухавивают за лошадьми. Думаю, к утру Веселый будет готов к новой дороге.
— Что ж, посол, отдыхай. Утром мы увидимся.
Уже сидя верхом, Эртхиа в последний раз для верности пропел заученное наизусть послание Ханнар.
Она провожала его, посла.
Кочевники одобрительно зацокали и закивали головами, когда Эртхиа завершил песню особенно высоким и долгим звуком, искусно, с оттяжкой оборвав его.
Ханнар досадливо ковырнула сухой дерн носком сапога.
— Судя по тому, что мне удалось разобрать, ты все запомнил правильно.
Эртхиа, уязвленный, непроизвольно напряг колени. Чуткий конь прыгнул вперед, и Эртхиа пришлось остановить и развернуть его, красиво подняв на дыбы. Пусть увидит сердитая красавица, как ловко он держится в седле. Лучше него нет наездника в Хайре, он и со степняками готов состязаться.
Ханнар равнодушно глядела в сторону, туда, где над краем земли узкой синей полоской виднелись горы. Туда, куда лежал путь Эртхиа.
Коршуном наклонившись над ней, Эртхиа отчаянно выпалил:
— Пойдешь за меня?
Искоса глянула на него Ханнар — только бровь дрогнула.
— Третьей женой? Или десятой? — и, отметая все возражения, вкрадчиво добавила: — Привезешь царя — тогда и поговорим.
С места галопом рванул Веселый, так сжали его бока ноги всадника. Обернувшись, Эртхиа крикнул:
— Скоро жди! Готовь приданое! — и припал к золотому пламени, бившемуся вдоль шеи коня.
Истомленные зноем, мучительно благоухали розы. Вяло повевал ветерок, распространяя волны аромата по всему покою.
