– Выдать последнюю по времени сохранения. Императора успели укокошить, но Степан сохраняется в истории.
– Ага. Так. Вселенная сама выбирает вариант изменённой реальности, – сказал Николай, забирая у отца стакан с горячим чаем. – Только заметить это могут лишь те, кто оказывается в прошлом… Например, я знаю и о том, что было в прежнем варианте, и о внесённых мною изменениях, и о том, что получилось нечто иное. Я спас императора и закономерно попал в иной мир. Но не в тот, где император остался жив.
– А может, в том мире тебя совсем нет и твоей душе некуда возвращаться. Или, наоборот, там есть другой точно такой же, который тоже шустрит в прошлом.
– Кто же мы, Садовы, тогда получаемся? – спросил Ник после долгой паузы. – Юзера или…
– Компьютерные вирусы, черви, – закончил за него отец. – А если вирусы размножаются, то могут вообще толкнуть процесс к хаосу.
Раздался осторожный стук в дверь.
– Наконец-то принесли газеты! – сказал отец, направляясь к двери. – А то мы тут с этими проблемами мироздания совсем оторвались от текущей жизни.
На пороге показался раскосый, неопрятного вида юнец.
– Дэвочки нужны? – спросил он.
Москва, 24 июля 1934 года
Утром Стас ехал с отчимом на Белорусский вокзал в шикарном «роллс-ройс-фантоме» выпуска 1931 года, а за ними следовали ещё три таких же авто: один с охраной, один для высокого гостя и один для его свиты, – а впереди и вокруг реяли десять мотоциклистов. В своём городе, в Питере, отчим пользовался служебным «Паккардом-333» 1929 года: со сдвоенным карбюратором и вакуумным усилителем тормозов, – Стасу приходилось на нём ездить, когда он навещал Анджея Януарьевича в Петрограде. Такую же машину тот предпочитал и при наездах в Москву, но сегодня день был особый: приезжал британский министр юстиции, мистер Кокс. По дороге в Москву он посетил уже несколько европейских столиц – Париж, Брюссель, Кёльн, Франкфурт, Дрезден и Прагу.
– Мы будем обсуждать наш новый Закон об иммиграции и трудовой занятости, – объяснял отчим по дороге. – У англичан большой опыт в этом деле. Мировая империя, чего ты хочешь!
– А суть в чём?
– Да в том, что русские не умеют работать в новых условиях!
– Русские – не умеют – работать? – удивлённо, с расстановкой переспросил Стас.
– Я сказал, «в новых условиях». Ты пойми: наступила промышленная эпоха. Она добралась и до нас! Без неё России не выжить! Но работа на заводе или в лаборатории – это совсем не то, что работа в поле. Русский по натуре крестьянин. Его мышление, привычки, поведение – на заводе не нужны. Я не скажу, что русский плох – в поле ему, может, нет равных, – но он мыслит категориями природы в целом. А нужен человек новый: дисциплинированный, ответственный, мыслящий на уровне болта, если хочешь. Умеющий встать в ряд с массами людей, каждый из которых чётко делает свою маленькую работу в общих целях.
– Ну, заводы у нас и так строят, уже давно. И с учёбой вроде в порядке: Верховный призвал «воспитывать рабочие кадры», «учиться новому». При чём тут англичане?
– Эх, Стасик! Жаль, плохо ты знаешь историю. Англия – первая промышленная страна мира. Чтобы воспитать такие кадры, там ушло триста лет. А у нас нет времени! Не та эпоха! Отстали!
– И что же делать?
– Вот, подготовили новый закон. Во-первых, замещающая иммиграция! Будем ввозить рабочих из Европы и делать из них русских. Во-вторых – то, о чём ты сказал и к чему призвал Антон Иванович: воспитывать кадры – делать из русских европейцев.
– А зачем это англичанам?
– Они заботятся о нашем благосостоянии.
– И чьё же это будет благосостояние, Анджей Януарьевич, если из русских сделают нерусских?
– Мы все станем европейцами, – улыбаясь, ответил отчим.
– Все? – с некоторым сомнением спросил Стас; ему вспомнились Матрёна, николинский староста и знакомые мужики из Плоскова.
– Те, кто сможет перестроиться. Остальные вымрут. Естественный процесс! Но потом, Стасик, потом – к нам хлынут иностранные инвестиции, в России начнут строить заводы, фабрики, комбинаты, электростанции… В Россию придёт современная культура, богатство! Кадры, мой дорогой, решают всё; раз нет своих, надо их ввезти.
За окнами машины мелькали нарядные улицы Москвы: город был украшен на славу. Толпы радостных людей с флажками, шариками, цветами, зелёными ветками сумбурно передвигались по тротуарам в поисках назначенного им места. Музыка, смех, громкие команды руководителей…
– А не страшно вам? – спросил Стас.
– Страшно? Чего? – не понял Анджей Януарьевич.
– Ну, это… Европейцы… Нет же такой нации на свете – европейцы. Англичане есть, поляки, румыны, баварцы, пруссы… Французы… А мы, значит, пустим на свою землю незнамо кого, а сами вымрем, всем на радость.
– Но, Стасик, так получится единое человечество!
Стас покрутил головой:
– Ой, страшно… Как вы, политики, решаетесь на такие вещи?
– Я, Стасик, благодарение Господу, не политик.
– Как это? Ведь вы министр? Значит, политик.
– Нет, я чиновник. Моё дело – точно и без умствований выполнять то, чего требует политическая власть. Увлекался и я когда-то политикой, состоял в эсдеках-меньшевиках; потом еле отмылся. После гибели-то Корнилова почти все мои бывшие друзья поддержали новую власть, но опоздали: допустили их только к руководству профсоюзами. Даже в Думе ни одного нет. И лишь я сделал карьеру в правительстве.
Кортеж подъехал к Белорусскому вокзалу.
* * *
Английский министр Кокс оказался вполне симпатичным старичком. Он дружелюбно приветствовал коллегу, Анджея Януарьевича. Правда, фамилию его произносил на польский лад, опуская «й» в конце: мистер Вышински. А встречу ему организовали по первому разряду – во всяком случае, на взгляд Стаса. Были отличный оркестр, красная дорожка, хлеб-соль и даже две маленькие девочки с одним большим букетом цветов, как символ единства английских и российских интересов.
Министры сговорились ехать вместе, в одном авто, и Стас неожиданно для себя остался в «роллс-ройсе» один. Кортеж выехал на осевую и погнал к Кремлю; машина Стаса шла последней. Когда проезжали Триумфальную площадь, притормозили: впереди на мостовую выскочили мужики и бабы в традиционной крестьянской одежде, даже в лаптях, и затеяли пляски под гармошку. Не иначе фольклорный ансамбль делал себе рекламу.
Пока полиция вытесняла плясунов с дороги, Стас, убрав задвижку с левого стекла, приоткрыл окошко, лениво оглядел встречающую публику, которая, стоя на тротуарах, активно махала ветками и флагами, и неожиданно увидел своих собственных однокурсников! Только тут он спохватился, что ведь и его ждали на этом месте, и, полностью откинув стекло, высунувшись, прокричал:
– Маргарита Петровна! Профессор! Отметьте в реестре, что я тоже участвовал!
Дружный восторженный рёв был ему ответом: орали мальчики, девочки и преподаватели, а громче всех Дорофей Василиади. Он после известных событий в Николине Стаса зауважал.
В Большом Кремлевском дворце протокол встреч был, конечно, отработан веками. Прежде чем начать переговоры, открыть которые должен был премьер-министр, следовало представиться Верховному правителю. Безликие молодые проводники тихими голосами указывали: направо… налево… вверх… налево… Затем господа министры, мистер Кокс и господин Вышинский, скрылись за дверями приёмной А.И. Деникина, а все прочие, включая Стаса, остались в большом зале. Через три минуты мимо них, заметно припадая на левую ногу, проскользнул премьер-министр Савинков и тоже скрылся за дверями приёмной.
Ожидание затягивалось. В душе Стаса проснулся художник: он продефилировал по залу, оценил интерьер, полюбовался «зелёным уголком», в котором аквариум с рыбками был прелестно декорирован чем-то с тёмно-зелёными листьями, внимательно рассмотрел картины на стенах и интарсии на мебели. Двое из свиты мистера Кокса негромко переговаривались по-английски, остальные терпеливо молчали.
Наконец двери растворились во всю ширину и в зал вышли сразу все: Верховный правитель Российской республики А.И. Деникин, Предкабмина Б.В. Савинков и оба министра юстиции, Вышинский и Кокс. Присутствующие застыли перед ними в церемониальном поклоне, и только Стас продолжал стоять прямо, расправив плечи и вытаращив глаза, будто солдат на параде. Он был просто счастлив, что находится рядом со столь великими людьми.
– Здравствуйте, господа! – звучно, заполняя своим потрясающим голосом весь зал, произнёс Деникин. Он был коренаст, невысок и слегка полноват. Стас автоматически фиксировал черты его лица: густые нависшие брови, умные проницательные глаза, большие усы и клином подстриженную бороду; голова обрита наголо.
Анджей Януарьевич с улыбкой отступил в сторону, и мистер Кокс представил Верховному и премьер-министру немногочисленных членов своей делегации; затем англичанина со свитой вежливые молодые люди увели, как было сказано, чтобы он мог «оправиться с дороги». Б.В. Савинков, извинившись, тоже исчез, предупредив Вышинского, что вернётся к началу официальной встречи.
