Знать бы тогда, чем обернется этот необычный рейд…
[1] В реальной истории в сражении под Красным французам неоднократно предлагали капитулировать, но они отвечали отказом, вследствие чего понесли огромные потери.
[2] Граф Адам Петрович Ожаровский, поляк по происхождению, служивший Российской империи. Во время отписываемых событий – генерал-майор. Под Красным действовал неудачно, но затем занял Могилев, где захватил заготовленные французами запасы провианта и фуража.
[3] Мортье, Эдуар, маршал Франции. В описываемое время командовал корпусом Молодой гвардии.
[4] Многие русские генералы того времени жили небогато. Например, Барклай де Толли, погибший в этой реальности, в 1813 году вынужден был испросить у Орденского капитула причитающиеся ему за два года выплаты за ордена. В результате длительных расчетов ему заплатили… 300 рублей.
Глава 10
Проводник мне не глянулся. Не знаю, как просмотрели это Паскевич и его офицеры, но на купца он походил, как я на балерину. Военная выправка, жесткий взгляд серых глаз, уверенная посадка в седле. Задав «купцу» несколько вопросов и услышав ответы, я получил еще один повод для подозрений. По-русски мнимый Артюхин говорил легко и без акцента, но в некоторых словах ударения ставил неправильно – на предпоследнем слоге. Такое наблюдается у тех, чей родной язык польский. Наслушался в своем мире – поляков в Беларусь приезжало много. Когда тебе говорят «госпОдин», вместо «господИн», сомнений не остается.
– На пару слов, господин Артюхин, – предложил я.
Он послушно устремился за мной. Мы отошли от бивуака на десяток шагов.
– А теперь – правду! – потребовал я. – Никакой ты не купец и, тем более, не Артюхин. Поляк и офицер. Какой-нибудь Залесский.
– Как вы догадались, господин капитан? – ничуть не смутившись, спросил он.
– Русские слова произносите на польский манер. А еще выправка и дерзкий взгляд. Купцы так не смотрят. Кто вы? Отвечайте!
– Лейтенант французской армии ВладИслав ЧАрны! – вытянулся он.
– С какой целью выдавали себя за купца?
– Искал вас, господин капитан.
– Меня? – удивился я.
– Так, господин капитан. Приказ генерала Маре.
– Любопытно. Маре уже генерал?
– Так, – кивнул он. – В Смоленске император возвел его в новый чин.
– Что ему нужно от меня?
Он расстегнул кафтан, достал из потайного кармана сложенный листок бумаги и протянул мне.
– Вот.
Рисковый человек этот лейтенант! Если б записку нашли… Я взял послание. Письмо было запечатано сургучной печатью. Я сломал ее и развернул листок. Несколько строк по-французски…
«Господин капитан! Понимаю, что у вас нет причин доверять мне – мы враги. Но порой и враги могут объединиться. Я располагаю важными сведениями, которые могу довести до вас. Это поможет вам в карьере. Записку передаст мой человек. Он предан лично мне, но о моем предложении не знает, и я прошу ему не сообщать. Скажите только о своем согласии».
Подписи под текстом не было, ну, так разведчик писал. Сторожится лягушатник. Я сунул листок в карман. И вот как это понимать? Крыса бежит с тонущего корабля? В принципе, ничего удивительного: после катастрофы в России Наполеона предали многие сторонники. Некоторые – еще раньше. Достаточно вспомнить Талейрана. К тому же Маре знает, чем кончит Бонапарт, потому озаботился своим будущим. Рискует конечно: попади эта записка в руки Наполеона… Но кто не рискует, шампанского не пьет.
– Что генерал просил передать на словах? – спросил поляка.
– Только спросить: согласны ли вы? – ответил Чарны.
– Не возражаю, – кивнул я. – Что дальше?
– Мне поручено установить с вами надежную связь, – сообщил лейтенант. – Слышал, что вы отправляетесь в рейд, и вам нужен проводник. Дороги вокруг Смоленска мне хорошо ведомы, выведу, куда пожелаете. Обещаю, что не столкнетесь с французами. Но мне нужно знать, где найти вас затем.
Я задумался. Генерал решил выманить попаданца и захватить его, для того и разыграл подставу с Чарным? На первый взгляд так, но на деле… Слишком кудряво. Французам сейчас не до интриг – унести бы ноги из России. Это раз. И два: зачем я им сдался? Самое главное Маре и Даву сказано в Москве, это уже сбылось, прочие подробности не слишком интересны. Они это понимают – чай, не дураки. Сейчас, когда французов бьют в хвост и гриву, замутить операцию с пленением попаданца – это история для Голливуда или плохого романа, хотя осторожность не помешает. Я глянул на поляка в упор.
– Не сомневайтесь, господин капитан! – подобрался он. – У меня строгий приказ оказывать вам всяческое содействие. Маткой Боской клянусь!
Интересно, чтоб запел, если б я отказался? И, главное, сделал? Зарезал бы москаля? Наверняка. Только и я не идиот – сам приказал бы повесить шпиона на ближайшем дереве. Ладно, проехали.
– В путь, господин Артюхин!
Чарны не обманул – точно вывел отряд на дорогу к Залесью. Мы пробирались какими-то проселками, иногда – по снежной целине, но зато ни разу не столкнулись с патрулями французов, если те, конечно, имелись. А вот нарваться на толпу дезертиров было запросто. С проводником расстались у холма, где летом повстречались с Багратионом, и где я впервые увидел легендарного полководца. Все это время Маша ехала со мной на Каурке, а когда уставала, я передавал ее в сани к Пахому. Девочка признавала только нас двоих. Она почти не говорила и не улыбалась, но с аппетитом ела, что радовало меня. Отойдет. У детей в таком возрасте психика пластичная. Пройдет время, и ужас, испытанный на дороге, изгладится из ее памяти. Чарны смотрел на ребенка с удивлением, но вопросов не задавал. Я, впрочем, и не собирался объяснять.
– Далее мы сами, – сказал поляку у холма. – Путь известен. Можете уезжать, господин лейтенант.
– Мне нужно знать, где вас искать, – насторожился он.
– Через три-четыре дня будем возвращаться этой же дорогой, – сказал я. – Захотите – найдете.
– До встречи, господин капитан! – кивнул он и развернул коня. Я молча смотрел ему вслед. Лети, птичка, лети! Возвращаться этим путем мы не собираемся. Более того, спустя день, свернем на лесную дорогу, и ей проберемся к Залесью. Этот путь хорошо знает Кухарев – зря, что ли, я его брал? Лучше бы, конечно, пристрелить поляка, я и намеревался это сделать, но не захотел пугать Машу. Достаточно она видела смертей. А отведи я Чарного подальше, тот бы сообразил – умный, сука! Осторожный, как волк, убедился в этом по пути. И еще неизвестно, кто бы кого грохнул. Приказать же егерям нельзя – пришлось бы объясняться с офицерами. Ведь в глазах остальных поляк – русский купец, честно исполнивший поручение генерала.
Дальше был спокойный поход, никто не повстречался нам на пути. А после того как свернули с торной дороги – и подавно. Две ночи в лесу, и впереди забрезжил обширный луг, укрытый снегом. Знакомые места. Только путь к ним преграждали сваленные на дорогу деревья. Из густых веток грозно выглядывали наконечники пик и штыки ружей.
– Кто такие? – окликнули из-за баррикады, и голос показался мне знакомым. – Чего приперлись?
Ласково нас здесь встречают! Я остановил Каурку, но ответить не успел – вперед на своей кобылке протиснулся Кухарев.
– Не признал, Егорка? – спросил весело. – Это я, Кухарев.
– Ефимка? – удивленно ахнули за деревьями.
– Кому Ефимка, а кому и его благородие господин подпоручик и Георгиевский кавалер, – важно сказал Кухарев и распахнул полушубок. – Горжет и крест видишь?
– Правда, что ли? – засомневались за баррикадой.
– А ты подойти и глянь, коли зенки заплыли, – хмыкнул Кухарев. – Залил, небось, с утра? Добрался до господской водки?
– Тьфу на тебя! – плюнули за деревьями. Ловко проскользнув между ветками, на дорогу выбрался бородатый мужик с ружьем в руке. Я узнал Егора – бывшего унтер-офицера, оставшегося на хозяйстве в Залесье после отъезда графини. В руке он держал ружье без штыка. Курок на замке взведен.
