дальше, вглубь Енисейской губернии, в губернский город Красноярск.
Наполненный делами и заботами день заканчивался, и добропорядочные немецкие граждане спешили покинуть заводы, лавки и присутственные места, чтобы провести вечер в кругу семьи или хотя бы в уюте пивнушки. Не были исключением и обитатели Королевского дворца, собравшиеся в небольшой, используемой для ужинов в узком кругу, столовой.
Всего четыре персоны — служившие еще Вильгельму I слуги такого и вспомнить-то не могли: обычно компанию Высочайшей семье составляют видные государственные деятели, аристократическая верхушка, важные дипломаты и прочие уважаемые люди, но последние недели Вильгельм II и его жена, Августа Виктория, предпочитали делить стол исключительно с младшей сестрой Императора — Маргаритой, на которую раньше почти не обращали внимания.
Отсутствие матери Вильгельма, вдовствующей императрицы Виктории Саксен-Кобург-Готской объяснялась просто — так уж сложилось, что Вильгельм II больше всего на свете ненавидел англичан, и это, к сожалению и для Виктории, и для Вильгельма, распространялось и на семью.
Сколько скандалов повидали эти стены! Сколько раз Вильгельм II, потрясая поврежденной во время тяжелого появления на свет, сухой, неразвитой рукой, упрекал мать в том, что она — англичанка! — не смогла родить нормально. Сколько раз он предавался паранойе, обвиняя мать и отца в том, что к родам не были допущены немецкие врачи — уж они бы точно смогли достать своего будущего Императора на свет как полагается, а не превратили в калеку, как это сделали врачи-англичане! Как много копий было сломано во время ругани с отцом-императором, который, сам являясь членом Масонской ложи, зачем-то прислушивался к этому невыносимому старику и очевидной английской марионетке Бисмарку! Нет уж, Вильгельм II точно знал, откуда исходит угроза процветанию Великой Германии — с проклятого острова, который запустил свои жадные щупальца во все дворцы Великих держав и цепким спрутом опутал мир за их пределами.
Маргарита такого отношения к Англии в целом и матери в частности не разделяла. Ей нравился старик Бисмарк — еще совсем маленькой ее порою допускали в отцовский кабинет, и она сидела на коленях Вильгельма I во время длинных разговоров с канцлером. Как бы тяжело ей не давались эти кажущиеся совершенно ужасными мысли, многих решений собственного, ставшего после коронации таким шумным и несносным, брата она не понимала и считала вредными. Германия долгое время жила почти в мире, и проводимая Бисмарком политика позволила ей спокойно развиваться и освободить ряд населенных немцами территорий. Чего ждать еще? Зачем братец строит огромный флот и крепит армию? Неужели он не понимает, что это приведет к совершенно ужасной войне? Свои мысли, впрочем, Маргарита мудро держала при себе — в силу вздорного характера братец не любил, когда кто-то пытался учить его управлять Германией. Последние месяцы молчание давалось Маргарите гораздо легче, чем раньше — совсем скоро она станет Русской Императрицей, и лично у нее никаких сомнений в этом не было.
Император Германии не любил прилюдно показывать свою изуродованную англичанами руку, но в близком кругу не упускал возможности продемонстрировать, что владеет ею не хуже руки здоровой, поэтому, пусть это и стоило ему немалых усилий, подцепил вилкой кусочек мяса и отправил его в рот. Прожевав, он в который раз принялся вспоминать свои поездки в Россию, последняя из которых состоялась меньше года назад — в августе 1890 года.
— Этот мопс совершенно невыносим! — нелестно отозвался о личности актуального русского Царя Вильгельм. — Все, что его интересует — это проклятая рыбалка! Он совершенно не интересуется внешней политикой, отдав ее в лапы этого чванливого англичанина Гирса!
— Просто ужасно, — машинально поддакнула Августа Виктория.
— А мой кузен Никки, мир его праху, — продолжил Вильгельм. — Пусть и был душевным парнем и отменным добряком, трону не подходил совершенно!
Как человек, Николай Вильгельму очень нравился — их роднило гвардейское прошлое, а пара веселых совместных попоек это родство только укрепили. Но полное пренебрежение русского цесаревича к государственным делам не осталось незамеченным для Вилли.
— Ужасная трагедия, — не менее машинально, чем в прошлый раз, поддержала разговор Августа, который что Николай, что Александр были до одного места.
А вот бывшая любовница Вильгельма, Эмили Клопп, волновала ее все время — эта старая курица воспользовалась шансом охмурить молодого и неопытного тогда Вилли, получила от него не очень достойные облика будущего Императора записки, и имеет наглость шантажировать ими Двор, что выливается в траты — с ними смириться Августа могла — и постоянное нервное напряжение — оно Августе не нравилось намного сильнее.
— Признаться, Георгий тоже не произвел на меня никакого впечатления, — продолжил Вилли. — Впрочем, мы не были знакомы близко.
Какой смысл общаться с «запасным» цесаревичем?
— Очень жаль, — вздохнула Маргарита.
— Жаль, — чуть ли не впервые на ее памяти согласился с ней Вильгельм. — Провернуть такую комбинацию… — ухмыльнулся. — Вот с кем мне нужно как следует поговорить об англичанах — он явно не хуже меня знает, что их могуществу нужно положить конец.
«Не хуже, ага!» — мелькнула в голове Маргариты саркастичная, недостойная, но такая приятная мысль. Пока оседлавший любимого конька Вильгельм продолжал рассуждать о коварстве англичан, принцесса незаметно покосилась на Августу. Покосилась с превосходством — будущий жених Маргариты по сравнению с братцем казался принцессе чуть ли не идеалом. И уж он-то точно не позволит какой-то хитрой старухе себя шантажировать! Он — настоящий Император, а не закомплексованный сухорукий вспыльчивый кретин.
Испугавшись собственных мыслей — Вилли же ее брат, и она, как добропорядочная сестра, никогда не должна так о нем думать — Маргарита с трудом дождалась окончания ужина и отправилась в свои покои, отменив несколько ничего не значащих встреч с придворными лизоблюдами и велев фрейлине пригласить графиню фон Келлер, в девичестве — Никитину, душевнейшую пожилую даму, которая с великой радостью согласилась обучать Маргариту русскому языку и временно перебралась жить во дворец.
Прогнав служанок, принцесса закрыла дубовые двери и подошла к украшенной балдахином кровати. Целью была не она, а изящная корзинка с бархатной подушкой, на которой спала Жосефина — Вилли изрядно повеселило ее желание дать бело-золотистой любимице французское имя, но Маргарита выбрала его без задней мысли — просто назвать эту утонченную, восхитительно-пушистую леди иначе ей показалось неправильным.
Взяв собачку на руки, принцесса улыбнулась лизнувшему ее руку языку и с питомицей подошла к правой стене — здесь после получения такого неожиданного, вызвавшего переполох во всем мире, письма от
