Чиро натянул чистый комбинезон в раздевалке, прежде чем вернуться вниз, к яме. Он улучил минуту, чтобы посмотреть на океан. Над Атлантикой вставало солнце, и волны словно покрылись блестящей коралловой патиной. Горизонт был оторочен золотой каймой. Чиро зажег сигарету и медленно, глубоко затянулся. Сегодня был его шестнадцатый день рождения, и он улучил минуту, чтобы отпраздновать его.
– Еще два дня, – сказал Луиджи Латини, работавший с Чиро в яме.
Луиджи был с юга, из провинции Фоджа на Адриатике. Среднего роста, сложением он походил на крепкий квадратный ящик. На первый взгляд лет восемнадцати, он смотрелся рядом с Чиро как старший брат. У Луиджи был аккуратный нос и большие карие глаза, которые придавали ему вид задумчивого кролика.
– Да, почти уже все, Луиджи. – Чиро передал ему сигарету.
– Куда ты направляешься?
– Я должен встретиться с семьей, которая обещала меня принять. Они живут на Манхэттене. А ты?
– В Минго-Джанкшен, это в Огайо. Мои родители сговорили меня. Собираюсь жениться на Альберте Патенца, – ответил Луиджи, возвращая сигарету.
– Ты видел ее?
– Только портрет. Che bella.
– А письма писал?
– О да, много раз, – ответил Луиджи.
– Похоже, ты волнуешься.
– Что, если она brutta[40]. Знаешь, такое случается. Родители сватают детей по переписке и подменяют портреты. И вместо красотки тебя встречает уродина. Так вот. Ты можешь успеть принести клятвы, думая, что получаешь принцессу.
– Надеюсь, с тобой такого не случится.
Луиджи пожал плечами:
– Если так выйдет, я просто сбегу.
Чиро рассмеялся:
– Если ты бегаешь так же быстро, как гребешь уголь, о тебе можно не волноваться.
– На фотографиях нос у Альберты небольшой, как и у меня. – Луиджи провел пальцем от переносицы вниз, к кончику. – Я должен сохранить эту фамильную черту. Если я женюсь на девушке с большим носом, у меня будут носатые дети, а я этого не хочу.
Чиро снова рассмеялся. Луиджи был не единственным, кто составлял список пожеланий к будущей жене. Чиро совершенствовал свой с той поры, как в первый раз заметил, что существуют девочки. Его не слишком беспокоил нос избранницы, но он мечтал о девушке милой, доброй, двигающейся с изяществом. Она непременно будет прекрасной, потому что, как любое произведение искусства, женская красота со временем открывает новые грани.
– Ты получишь своих курносых детей, Луиджи, – сказал Чиро, делая последнюю затяжку, перед тем как швырнуть сигарету в океан. Кончик вспыхнул оранжевым и погас. – Каждый должен получить то, что хочет.
Чиро облокотился на перила, вспоминая, кто поделился с ним этой мудростью. Энца Раванелли из Скильпарио. Небеса были цвета кобальтовой лазури в тот вечер, когда он ее поцеловал. И он нес лопату – точно так же, как теперь, когда грузил уголь в яму парохода «Вирджиния».
Чиро уже не впервой отметил, что в его жизни определенные моменты перекликаются. И что между разрозненными на первый взгляд событиями есть связь. Случайности теперь казались ему вовсе не случайными. Совпадения волновали его, но он был еще слишком молод, чтобы анализировать цепь событий. Однако Чиро уже догадывался, что нити прошлого, настоящего и будущего в конце концов сплетутся в единую и невероятную картину. Вот только кто соединит эти нити? Кто сошьет лоскутки? Об этом Чиро размышлял нередко.
Перед тем как заснуть, Чиро не молился, а думал о девушках. Ведь девушки и были для него чем-то вроде религии. Он представлял себе их нежное очарование, приметы их красоты: черные глаза, прикрытые вуалью, грациозная рука на рукоятке зонтика или тонкие лодыжки Кончетты Матроччи в тот вечер, когда он застал ее со священником. Эти мимолетные картинки успокаивали его, но позже, на грани яви и сна, его мысли обратились к Энце Раванелли. И, думая об Энце, он не представлял ее губы, глаза, руки. Нет, он видел ее всю целиком – она парила перед ним в синем сумраке, облитая лунным сиянием.
2
Зеленое дерево
Un Albero Verde
Утром, когда «Вирджиния» входила в доки Нижнего Манхэттена и на палубу залетали брызги морской пены, Чиро казалось, будто над Нью-Йорком выстрелила бутылка шампанского, осыпав гавань золотыми конфетти. Даже буксиры словно вступили в сговор ради того, чтобы швартовка прошла гладко, – так ловко подталкивали они океанский лайнер, не допуская крена и ударов о сваи. Рев гудка, радостные возгласы пассажиров, выстроившихся на палубе, казалось, помогали пароходу совершить последний рывок и причалить.
Чиро и Луиджи любовались великолепным видом с галереи для третьего класса. На острове Манхэттен, формой напоминавшем лист, громоздились каменные здания, розовевшие в рассветных лучах. Серо-синие волны Гудзона накатывали на берег чернильными складками. Городской силуэт словно шевелился, вздымался и раскачивался из-за непрекращающейся стройки – канаты кранов и блоков тянулись в воздухе, подобно нитям марионеток, тросы тащили вверх гранитные плиты, мощные стальные балки и доски. Огромные заводские трубы изрыгали лавины серого дыма в голубое небо, где те рассеивались, словно колечки из трубки джентльмена. Бессчетные окна отражали солнечный свет, а поднятые над городом железнодорожные рельсы изгибались между зданиями, походя на черные застежки-молнии.
Ни Бергамо с его шумным вокзалом, ни Венеция с ее людной гаванью, ни Гавр с его лихорадочно кипящим портом не шли ни в какое сравнение с этим зрелищем. Неимоверный, чисто американский гомон окружил Чиро и Луиджи: внизу, в доках, собралась целая толпа, чтобы поприветствовать прибывающих. Били барабаны, гремели трубы, девушки вращали полосатые зонтики, словно гигантские колеса. Вопреки фанфарам, на сердце у Чиро было тяжело. Ему не хватало Эдуардо, чтобы разделить с ним этот праздник. Чем громче был шум, чем оглушительнее гомон, тем более одиноким он себя чувствовал.
Металлические сходни «Вирджинии» гулко ударились о причал. Путешествующие в первом классе медленно сошли на берег, красуясь в своих свежих костюмах и шляпах и нисколько не думая о пассажирах третьего класса, которые жаждали покинуть наконец тесные каюты. Богатые никогда не спешат. Блестящие черные автомобили выстроились на набережной, чтобы развезти состоятельных путешественников по домам и отелям. Кабриолеты, в которые садились дамы в своих весенних шляпах, украшенных белыми перьями и сверкавших хрустальными искрами, напоминали коробочки с французскими сладостями, посыпанными сахарной пудрой.
Массимо Цито вместе с тремя стюардами стоял у подножия сходней. Каждому иммигранту было велено приколоть к груди миграционную карту – стандартная процедура для тех, кто въезжает из другого государства. Их направляли на паром, идущий на остров Эллис. Пожав на прощание руку эконому, который дал ему первую в жизни настоящую работу, Чиро наконец ступил на американскую землю.
