— Чего же, Иваныч, твой-то купчик не едет? — спросил тенором Сашка.
— Приедет, куды ему деваться. Может, заблудился в темень, или еще что. Вы, мужики, идите-ка лучше вниз, к воде, там ждите.
— Зачем это еще? — спросил Фома.
— Сдается мне, что купчик не так-то прост! Как в трактире-то дело повернул, что не прикопаешься. Вдруг ума хватит пешим ходом подойти! Увидит, что я не один, и смекнет, что дело нечисто.
— Нам-то что, мы можем и внизу подождать, — согласился Сашка. — Пошли, что ли, Фома.
— И то правда, чего здесь как перстам торчать.
Мужики тяжело вздыхая, как будто предчувствуя свою судьбу, начали спускаться по крутому склону,
Я предостерегающе тронул Ефима. Он отодвинулся, положил ружье на землю и присел в кустах.
— Ну и темень, — пожаловался Фома, — тут спотыкнешься и в воду запросто полетишь. Как нечего делать. Вода-то, поди, студеная!
— А то, — ответил Сашка, спускаясь задом и держась руками за растущий на склоне кустарник. — Склизко очень, у меня подошвы съезжают.
Я опять тронул Ефима за руку и указал на тенора. Мне выпадал Фома. «Гайдуки» уже добрались до нас. Дальше тянуть было нельзя, и я ударил Фому клинком в шею, тот замер и, не издав ни звука, повалился лицом в косогор. Одновременно вскочил на ноги Ефим и взмахнул рукой. Раздались глухой стук и треск. Сашка, однако, успел вскрикнуть.
— Вы чего там? — спросил сверху урядник.
Момент был критический. Если он нас обнаружит, то со своей позиции запросто расстреляет.
— Чего, спрашиваю, вы там делаете?! — уже тревожно спросил Василий Иванович, наклоняясь над спуском и пытаясь рассмотреть, что у нас здесь происходит.
— Иваныч, иди сюда, что здесь есть! — ответил я, пытаясь подражать сиплому голосу Фомы.
— Чего есть?
— Мошна!
— Что за мошна! — заинтересовался урядник, начиная спускаться.
— Быстрей, уплывает! — поторопил я, но, наверное, не так похоже, как сначала.
Василий Иванович что-то почувствовал и приостановился на полдороге.
— Что за мошна? — повторил он вопрос.
Я постарался, и теперь у меня получилось более похоже.
— Сашка, держи, деньги уплывают!
Такого полицейский выдержать не смог и скатился к нам.
— Где деньги? — свистящим шепотом спросил он и ойкнул, почувствовав, как острие клинка укололо ему горло.
— Ты чего это, Фома? Совсем сдурел!
— Тише, Василий Иванович, — ответил я своим натуральным голосом. — Мошна уже все равно уплыла.
— Это кто? Ты кто такой? — спросил он по инерции, уже поняв, с кем встретился. — Вот, значит, как!
— Именно так.
— Убивать, значит, будете?
— А что нам остается делать?
— Отпусти, добрый человек, я тебе службу сослужу, — ласковым, просительным голосом не очень уверенно проговорил урядник.
Все произошло так быстро, что он еще до конца не осознал, как крепко влип, и теперь тихонько пятился от меня, оттягивал время, видимо, пытаясь придумать, как выкрутиться.
— Ты уже сослужил, — ответил я. — А больше ты мне ни к чему.
— Ты тише-то саблей играй! — воскликнул он, — Я полицейский чин! Меня обидишь — на вечную каторгу в Сибирь пойдешь!
— Так кто докажет? — продолжил я. — Камни есть, омут глубокий, кто тебя там отыщет?
— Ты, ваше степенство, не замай! Не по-христиански поступаешь! Убьешь, я к тебе по ночам стану приходить! В геенне огненной погибнешь!
— А коли отпущу, что будет?
Такого поворота разговора Василий Иванович не ожидал и сразу не придумал, что посулить.
— Тогда, о! Считай, я у тебя в долгу! Тогда!..
— Ах ты, июда! Чего удумал! — закричал Ефим, и урядника отбросило от меня в сторону.
— А… — еще пытался что-то произнести он, падая на трещащие под его телом кусты.
— Ну, Лексей Григорьич, благодари Бога, что я в впотьмах вижу. Этот июда чуток тебя в живот из пистолета не застрелил.
Я наклонился над бьющимся в агонии телом. Светлым пятном дергалось запрокинутое лицо. Ничего разглядеть в такой темени я не смог.
— Где пистолет? Я ничего не вижу, — сказал я Ефиму.
Он нагнулся и сунул мне в руку холодное, мокрое от росы оружие. На мосту тревожно заржала лошадь урядника.
— Давай выбираться наверх, нам нужно еще найти Федю, — сказал я, стараясь чтобы голос звучал ровно.
— А с этими что будем делать?
— Разберемся с Федей, вернемся — и утопим. Слышал, они специально для нас камни и веревки привезли.
— Не по-христиански это, — тоскливым голосом проговорил Ефим.
— А ты что предлагаешь? Полицию позвать или самим их хоронить?
— Может, так оставим, утром, кто поедет, увидят и по обычаю похоронят?
— И тогда нас станет ловить и полиция, и вся банда Моргуна…
— Эх, грехи наши тяжкие, — только и сказал кучер. — Ладно, пошли искать того Федюню. Он у них, по всему видать, самый главный злодей!
Мы поднялись наверх. На мосту стояла привязанная к перилам лошадь урядника. Она пятилась, натягивая повод, и нервно перебирала ногами. На краю моста лежало два больших камня, перевязанные веревками. Мы с Ефимом оказались на распутье, не зная что делать дальше. Искать укрывшегося в лесу Федюню было не очень здорово. А позвать его свистом — рискованно. Вполне возможно, что свист у наших противников был какой-нибудь условный,
Напуганная запахом крови лошадь опять тревожно заржала. Ей издалека отозвались уведенные Федюней товарки.
— Они там, — указал в строну московской дороги Ефим, — саженей сто отсюда.
— Пошли, может быть, и найдем, — решился я хоть на какое-то действие. — Только смотри, если он ускачет и предупредит своих, нам с тобой мало не покажется.
Мы приготовили оружие: Ефим ружье, я пистолет урядника и гуськом двинулись по сухой обочине. Кучер, как более глазастый, шел впереди, всматриваясь в темноту, Мы прошли метров пятьсот, что было больше двухсот саженей, но никаких следов Федюни и лошадей не обнаружили. Он, скорее всего, просто сошел с дороги и укрылся в лесу.
— Придется свистеть, — сказал я, когда стало ясно, что мы все равно никого не найдем.
Мы вернулись на мост. Лошадь уже немного успокоилась и перестала вытанцовывать на гулком настиле, пытаясь сорваться с привязи.
— Ну что, свистеть? — спросил Ефим.
— Свисти!
Парень вложил два пальца в рот и переливисто свистнул. Теперь нам оставалось ждать, чем это кончится.
— Надо бы взять его живым, — сказал я — Может, расскажет что-нибудь полезное.
Совсем близко на дороге заржала лошадь. Наша ответила призывно и снова начала рваться с узды.
— Кажется, получилось! — обрадовался я.
