Что же происходит? Великий князь занимается вопросом, касающимся исключительно Военного министерства, не поставив министра в известность, а начальник разведки не умеет отличать важнейшую информацию от второстепенной?!
Брусилов снял очки и неторопливо их протер, стремясь привычными движениями погасить вспышку гнева. Потом спросил:
– Полковник! Донесение датировано понедельником. Понедельник был позавчера. Вы мне можете объяснить, какого… – фельдмаршал употребил непозволительное в присутственном месте слово, но удержаться не смог. – Какого … ваш напыщенный олух прислал мне доклад только сегодня?
– Заняты они были. Его высокопревосходительство готовили бумагу на высочайшее имя о лишении Игнатьева полковничьего звания и увольнения из РИА. Ему поручалось добиться, чтобы все деньги со счетов Юсупова-Кошкина были переведены в Россию. А получилось, что деньги ушли, вместо них предложен какой-то экипаж с митральезой, никому не нужный. Так их превосходительство заявили.
Полковник ни единым мускулом лица не дрогнул, доложил четко, процитировав ближайшего начальника и поедая глазами вышестоящего над непосредственным. Но совсем несложно было догадаться, что, по его мнению, «напыщенный олух» – это еще мягко сказано.
Генерал-фельдмаршал раскрыл папку «На подпись». Взял отношение Татищева об увольнении Игнатьева и начертал резолюцию: в течение суток подготовить ходатайство о награждении французского резидента орденом за получение сведений исключительной важности.
Отпустив офицера, Брусилов приказал адъютанту немедленно связаться с канцелярией его императорского величества. Жив Федор или нет, ситуация срочно требовала высочайшего внимания. Особенно учитывая французский фактор. Союзники, несмотря на подключение к делу Михаила Георгиевича, непременно постараются быстрее прибрать к рукам бронированный экипаж. Тем более, им нужнее, они никак не могут выгнать Вильгельма из Бельгии.
* * *
Яхта с шипением рассекала волны Женевского озера. Федор, держась рукой за ванты, с удовольствием рассматривал Юлию, подставлявшую лицо ветру. Рассказывал ей:
– Словно вчера это происходило… Начало зимы, у Парижа лежал снег. Мы летели невысоко, на озере было много суденышек, как и сейчас. Люди махали нам руками. Аэропланы считались редкостью, да и сейчас их немного. Война недалеко. Швейцария в ней не участвует, но ощущает ее присутствие.
В эти минуты пейзаж был удивительно мирным и трогательно спокойным. Легкий устойчивый бриз позволял совершать безопасные маневры, лавируя против него, расходиться встречными курсами с другими яхтами либо, выбрав тихие места, коротать время за рыбной ловлей.
В Женеве влюбленные перешли к следующей стадии отношений. На первой они довольствовались друг другом. Влекомый чувством долга, Федор по восемь-десять часов в день уделял французскому инженеру. Наброски якобы умершего князя шаг за шагом приближались к воплощению в металл. А когда за французом закрывалась входная дверь, облегченно вздыхал и спешил заключить любимую в объятия.
Идиллия быстро закончилась. Первым тревогу поднял Троцкий: германская разведка начала настойчиво искать их укромное гнездо. Федор принял решение мгновенно. Француз отправился в Париж, парочка переехала в Женеву. Из предосторожности об их перемещении было сообщено очень ограниченному числу людей, включая де Пре. Связь – только через почту, письма и телеграммы – до востребования. Конечно, при тотальной системе слежки немцы могли вычислить и это убежище. Но Федор верил: неделя у них точно есть, возможно – даже дней десять.
Он запустил процессы, которые уже не мог ни остановить, ни контролировать. Бунт рабочих в Мюнхене шел вяло: сопротивление властей не давало ему разгораться, но и лишнего нажима, чтобы искоренить волнения на корню, не делалось. Случались короткие забастовки, иногда рабочий класс собирался на митинги и слушал ораторов, вещавших о необходимости борьбы за права пролетариата. Радикальных краснобаев, призывавших к свержению кайзера и сыпавших коммунистическими лозунгами, не поддерживали. Потому установилось некоторое статус-кво.
Но как только радикалы получат, наконец, оружие… А оно, попав в руки возмущенных, рано или поздно начнет стрелять. Коль в дело вступил Троцкий и подобные ему беспринципные типы – скорее рано, чем поздно.
Большое дело запущено и на «Рено». За пять дней совместного корпения над бумагами Федор выдоил до капли из себя, точнее – из Друга, все относящиеся к теме знания. Заводские инженеры и технологи гораздо быстрее сообразят, как подготовить танк Соколовой (Char Blindé Falcon – бронированная машина «Сокол») к крупносерийному выпуску.
Конечно, и у Федора, и у Друга мысли продолжали крутиться вокруг этого проекта. Например, стоило дополнить «кривой стартер», то есть пусковую рукоять, накручиваемую прямо в боевом отделении, нормальным электростартером и аккумулятором. Но всего не охватишь… По правде говоря, FT-17 был архаичной и быстро устаревающей конструкцией, в отличие от крупнокалиберного пулемета «Браунинг», претерпевшего лишь самые незначительные изменения за сто лет эксплуатации – его следовало воспроизвести как можно более точно. Само собой, немного неловко перед мистером Браунингом. Ему, в отличие от Дегтярева, Федор с Другом не планировали подарить какие-то идеи в компенсацию за кражу его будущего изобретения.
Но, надо отдать должное прекрасной Женеве, краткий отпуск в этом городе значительно отодвинул на задний план технические прожекты. Парочка откровенно и бессовестно наслаждалась жизнью, отбросив или хотя бы отложив хлопоты и заботы. Каждый день они позволяли себе устроить очередной маленький праздник. Слушали «Вильгельма Теля» Россини в Большом театре и Пятую симфонию Бетховена в Виктория-холле. Посетили службу в протестантском соборе Сен-Пьер. Оба православные, тем не менее, искренне восхищались потрясающей архитектурой, возносящей душу к потолку и далее – к небесам, под ангельское пение соборного хора. Аплодировали исполнителям Оркестра Романской Швейцарии, исполнявшим современную музыку. Для разнообразия зашли в варьете, на следующий день взяли билеты в оперетту на «Веселую вдову» Легара, только входившую в моду.
Завтракали в номере отеля «Метрополь», откуда открывался великолепный вид на Женевское озеро, иногда не выходя из спальни до позднего обеда, после которого отправлялись на очередное увеселение…
В номере стоял рояль, и Соколова изредка музицировала, напевая высоким звонким голосом, не сильным, но чистым. Федор обнаружил, что барышня владеет инструментом куда лучше него, точнее – Друга, потому заявил, что он «гимназиев не кончамши» и давно не играл на фортепиано. Последний раз – в Туле. Чтобы не ударить в грязь лицом, купил шестиструнную гитару.
Когда инструмент оказывался в руках Федора, «у штурвала» становился Друг.
К сожалению, тот помнил песни большей частью разухабистые, в этом времени неуместные. Гитарно-костровые в духе «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», были, конечно, хороши, но спеть их можно только Юлии, да и то – под настроение. Она не удивится – привыкла к чудачествам любимого, а вот прочей публике лучше не слышать.
Забирали время и занятия магией, начатые в Гамбурге. Строжайше запретив себе использовать кинетику, пиротехнику или Зеркальный Щит, Федор тогда практиковал очень осторожное воздействие внутрь себя. Магия – это сила, поддающаяся контролю. В теории, овладеть им может каждый, но некоторым такая способность дана от рождения. Конечно, Осененные не практиковали методики, пробуждающие дар у простецов, пусть даже это способствовало бы пополнению рядов боевых магов для военных нужд. Они не желали утратить исключительность. Как правило, развивали навыки лишь в направлении, доступном им с юности, а обладающих даром выходцев из «подлых» сословий (такие изредка появлялись), не получивших статус Осененных от государя, обвиняли в недозволенном колдовстве и ссылали.
Чужой амулет, снятый со свежего покойника, позволял скачком овладеть контролем в другой области, а не самосовершенствоваться шаг за шагом. Как то сделал амулет электромага, подобранный маркизом де Пре.
