положи ему еще рубликов сто, и он своей физиономией будет нам путь освещать, словно прожектор локомотива.
Штабс-капитан ждал.
– А позвольте спросить, чем вызван такой неподдельный интерес простого офицера к распорядку дня и встречам государя императора? Уж не шпион ли вы, дорогой Александр Петрович? Откуда я знаю ваши намерения?
Мостовский безнадежно махнул рукой.
– Могу дать слово чести, ваше императорское высочество, я не шпион. Просто мне нужно увидеть государя и срочно передать ему кое-что.
Я не знал, смеяться мне или плакать. Слово чести, что я не шпион! Забавно. Как говорится, забавно, если не сказать больше. Хотя что я знаю о понятиях этого времени о чести? И может ли шпион в эти годы вот так разбрасываться клятвами? Прадед, в глубине моего сознания, почему-то ему верил. Но говорят, прадед был вообще легко внушаемым человеком.
– Хорошо, штабс-капитан, я вам, допустим, верю. Но помилуйте, что это меняет? В Могилев вы идете и так. В город патруль вас пропустит. А вот на военную платформу, где стоит поезд императора, вас никто не допустит все равно. С собой же вас, штабс-капитан Мостовский, я провести решительно не смогу, равно как и передавать какие-то предметы государю я не буду. Хотя бы из соображений элементарной безопасности государя. Тем более что вы отказываетесь сообщить мне о сути вашего дела.
Мостовский помолчал. Затем нехотя проговорил:
– Простите, ваше императорское высочество, но…
Я пожал плечами.
– Дело ваше, Александр Петрович, дело ваше.
Мы шли несколько минут молча, затем я все же задал мучивший меня вопрос:
– А скажите, Александр Петрович, а есть ли у вас брат – полковник Мостовский?
Офицер как-то не так посмотрел на меня, но ответил четко:
– Так точно, ваше императорское высочество! Целых два брата – Николай и Василий, и оба полковники.
– Два брата, – повторил я, – это замечательно. А не доводится ли вам родственницей Ольга Кирилловна Мостовская?
После секундной паузы штабс-капитан медленно кивнул.
– Так точно. Это моя невестка.
– Да, тесен мир.
А вот такие совпадения бывают? Ну, и для полной ясности:
– А сын у нее есть?
Мостовский недобро помолчал, но субординация взяла верх.
– Так точно, ваше императорское высочество! Сын есть, звать Михаилом. Семи лет от роду.
Я тихо повторил:
– Сын есть, звать Михаилом. Семи лет от роду. А я не знал…
И что мне с этим всем теперь делать?
Петроград. Васильевский остров.
27 февраля (12 марта) 1917 года
– Господин полковник, лейб-гвардии Преображенского запасного полка подпоручик Скосырский к вам с депешей от полковника Кутепова.
– Проси.
Ходнев встал из-за стола, прервав свои почти бесплодные попытки дозвониться до кого бы то ни было – барышни-телефонистки отказывались соединять с военными или государственными абонентами, либо соединяя со всякими «революционными» абонентами типа Таврического дворца, либо просто игнорируя все просьбы и угрозы.
Вошел человек в солдатской шинели и, щелкнув каблуками, представился:
– Подпоручик Скосырский, честь имею. Имею при себе депешу от полковника Кутепова.
– Давайте.
Разорвав конверт, Ходнев впился взглядом в четкие строки депеши.
«Полковнику Д. И. Ходневу от полковника А. П. Кутепова.
Милостивый государь, Дмитрий Иванович!
Сообщаю вам, что силами вверенного мне сводного отряда мною взяты под контроль Министерство путей сообщения, Николаевский, Варшавский, Балтийский и Царскосельский вокзалы, которые имею твердое намерение защищать. Имею сведения о том, что вечером или ночью всякое управление в Петрограде будет нарушено и город полностью будет охвачен анархией и мятежом. Также имею сведения об отправке в столицу устойчивых частей с фронта для восстановления законности и порядка.
В этот непростой час, когда решается судьба Отечества, долг каждого русского офицера – быть верным присяге и государю. Однако нерешительность действий командования столичного гарнизона, преступное бездействие, помноженное на половинчатые приказы, приводят к полному разложению дисциплины, что грозит сделать невозможным исполнение своего долга для большинства из нас.
Посему в случае невозможности действовать в установленном месте или в случае получения преступного приказа о прекращении сопротивления, призываю Вас и всех, кто остался верен присяге государю и твердо намерен исполнить свой долг, присоединиться к нам, прибыв строем или россыпью в здание Министерства путей сообщения или же к одному из указанных мной выше вокзалов, для противодействия анархии и обеспечения прибытия верных присяге частей в Петроград.
От наших решений и действий зависит судьба России.
Прошу Вас сообщить о сем как можно большему числу верных присяге офицеров и солдат.
Да поможет Вам Бог.
Уважающий Вас,
Александр Павлович Кутепов».
Могилев. 27 февраля (12 марта) 1917 года
Тракт оказался неплохо утрамбован проезжающими санями, и по колеям можно было идти довольно ходко. Мрачный свет луны, сиявшей сквозь черные кроны деревьев, и риск встречи с волками или теми, кто охотился за отрядом Мостовского, заставляли быть настороже. Я же, чувствуя приближение решающих минут, еще и еще раз возвращался к предстоящим встречам в Могилеве.
Безусловно, сейчас важнейшей для меня была встреча с царем. Именно от ее исхода зависело мое личное будущее, ну и заодно будущее самой России. Если мне удастся уговорить Николая никуда не ехать, да еще и удастся помочь ему удержать престол под своим мягким местом, то мне гарантируется наличие личного будущего в ближайшие, а может, и отдаленные годы. Страна избежит лишних миллионов смертей и не будет отброшена на десятилетия в своем развитии, а я,
