Девушка исчезла в кустах, а Пётр остался стоять на месте, туго соображая: «Куда это она? Сказала, купаться… Но ведь она же сегодня без купальника? Так потому и покараулить попросила. Не подглядывай, говорит…» Тут ясность ума и вернулась. «И чего же я жду?»
Пётр стал осторожно пробираться через кусты. На стволе склонившегося над речушкой дерева аккуратно разложено платье, в светлых сумерках в воде плескалась наяда. Пётр не сводил восхищённого взгляда, с трудом осознавая: совсем скоро всё это будет доступно безо всякого подглядывания, и много больше. Впрочем, почему скоро? Многое уже доступно! Ведь это она для него спектакль с купанием разыграла, чтобы не обижался. Подтверждением тому стала финальная сцена. Светлана выходила из воды неторопливо, словно приглашая: любуйся! Когда, наконец, на тело вспорхнуло платье, Пётр поспешил вернуться на пост. Светлана вышла из кустов, нарочито подозрительно оглядела «часового».
– Подсматривал?
– Никак нет! – не моргнув глазом, соврал Пётр.
– Ну и дурак! – Светлана, развернулась и, подводя под игрой черту, со смехом побежала прочь, а Пётр остался стоять, совсем себя дураком не чувствуя. Потом неторопливо побрёл в сторону посёлка.
Путь лежал мимо клуба, где к последнему сеансу собирался народ.
– Доброго здоровичка, Пётр Николаевич!
Насмешливый девичий голос показался знакомым. Пётр посмотрел в сторону тусовавшейся возле клуба молодёжи, однако обладательницу голоса впотьмах не разглядел, на всякий случай приветственно махнул рукой, подходить не стал, шёл как шёл. Но голос это нисколько не смутило.
– Тут давеча Светка-училка пробегала, – как бы доложила Пётру насмешница. – Так мы и подумали: чего это она без кавалера-то? А тут и вы нарисовались! Вот я и смекаю: али меж вами какая непонятка приключалась, коли вы со свиданки порознь телепаете? Небось вы у Светки чего попросили, а она вашу просьбу оставила без удовлетворения. Угадала?
Громкий хохот был насмешнице наградой. Пётр тоже улыбнулся, однако в сгустившихся сумерках улыбку вряд ли кто увидел. Да и сам он не заметил в темноте будущего тестя, так и ушёл, не поздоровавшись.
Люди степенные ожидали начала сеанса в стороне от молодёжи, разбившись на небольшие группы. Одну из таких групп составляли начальник штаба полка с женой и Павел Михайлович Галин, который в кино вовсе не собирался, просто проходил мимо и остановился перекинуться парой слов с майором Поповым, аккурат перед тем, как возле клуба появится лейтенанту Ежову. То, что засим последовало, радости командиру полка не доставило, а стоящие рядом с ним и вовсе испытали неловкость.
– Вот ведь балаболка! – в сердцах сплюнула в сторону молодёжи жена начальника штаба. – Ты, Павел Михайлович её не слушай, – обратилась она к командиру полка. – Это она от зависти. Всё у твоей Светланы с Петром хорошо. Она, когда давеча пробегала, с нами поздоровалась. Так, я заприметила, вся от счастья светилась!
– А я, Зоя, никого и не слушаю, – ответил Галин. – Тем более что дело уже, считай, сделано: сегодня состоялась помолвка Петра и Светы!
– Да ну! – всплеснула руками женщина. – Вот счастье-то!
Муж её поспешил протянуть командиру руку:
– Поздравляю, Паша! Душевно рад!
– А как мы-то с Ольгой Матвеевной рады, – улыбнулся Галин, пожимая дружескую руку. – Одна ведь у нас дочка.
– Свадьбу тут играть будете? – поинтересовался майор. – Или?..
– Никаких или! – нахмурился подполковник. – Тут. Это я твёрдо сказал!
– А жениха-то родители на свадьбу приедут, али как? – встряла майорша, за что удостоилась от супруга укоризненного взгляда.
– Пока не знаю, – пожал плечами Галин. – Пётр только сегодня телеграмму отправил. А ежели хотите знать: по мне, так пусть и не приезжают, невелика потеря будет! – Сказал, повернулся и зашагал прочь.
– Чего это он? – повернулась майорша к мужу.
– А то ты Михалыча не знаешь? – усмехнулся тот. – Он ведь у нас начальство не шибко жалует.
– Как и оно его, – тут же добавила майорша.
– Зоя! – прикрикнул майор.
– Ладно, молчу, молчу. И то правда, не моё дело. Лишь бы ты при таком командире в майорах не засиделся.
– Ох, и язык у тебя! – в сердцах воскликнул начштаба.
– А чё сразу язык-то? – обиделась майорша. – Я же промеж нас, не для всех.
– Ещё бы ты такое при всех ляпнула, – остывая, произнёс майор. – Ладно, пошли в клуб. Скоро начнут.
19-сентябрь-40. Москва. Начало Бабьего лета…
«Я иду по ковру, ты идёшь пока врёшь, мы идём пока врём, они идут пока врут…» Старый школьный анекдот определённо навеяло от ковровых дорожек, к которым равномерно прикасались подошвы до блеска начищенных полуботинок. А ещё от хорошего настроения. Почему бы ему (хорошему настроению) не быть в первый день после отпуска, большая часть которого прошла под ласковым крымским солнышком? Была, правда, ещё меньшая часть, откровенно сказать, менее приятная, и вовсе не потому, что прошла за многие тысячи километров от Москвы, равно как и от Крыма, в дальнем сибирском гарнизоне. И как он позволил уговорить себя на ту поездку? «Ты же знаешь, я не могу» (Ёрш, отец жениха). «Давай, отпускник, отдувайся за троих!» (Шеф, зараза!) «Глеб, ты же крёстный. Если не Коля, то кто, как не ты?» (Наташа Ежова, мать жениха). «А чё, отец, давай заскочим на пару дней? Крым подождёт!» (Лёля, жёнушка ненаглядная!). И вот ведь согласился, старый дурак! И ещё условие поставил такое же дурацкое: чтобы никого из посторонних в эту историю не посвящать. Вот с чего бы? Ну, ведь глупо же! И как потом аукнулось.
Началось, правда, всё вроде бы неплохо. Переоформление билетов (в Крым через Сибирь) Шеф поручил своим людям в обход Генштаба. В том, что они с этим справились блестяще, Глеб убедился по прибытии в Омск – ни тебе торжественной встречи, ни даже одного журналиста в аэропорту.
На самой свадьбе так зашифроваться, разумеется, не удалось. Трудно это, когда твои портреты по штабам и казармам развешаны – не гримироваться же, в самом деле? Да и о практически родственных связях начальника Генштаба с семьёй жениха принимающей стороне наверняка известно. И пусть они только-только поспели к началу свадебной церемонии, пусть на нём был цивильный костюм, узнали его сразу. И побежал среди гостей шёпоток, и скрестились на нём любопытные взгляды, да так потом и не отпускали ни после первой, ни после второй, ни после последующих рюмок – всяк норовил перекинуться с ним хоть одним словечком. А ему самому и не то чтобы нравилось оставаться в центре внимания, скорее счёл он правильным терпеть, не обижать этих простых людей.
