Оказывается, в мире после смерти черный свет был ярче белого.
В свете слепящей черноты нетрудно было различить длинную вереницу человеческих душ, неспешно удаляющуюся прочь от поля битвы. Первым, проводником, шел незнакомый Светибору старик. Душа дружинника позволила себе удивиться, путивлец считал, что знал всех среди свадебного каравана.
Старик вел души прямо к месту, где лежало тело Светибора. Подойдя ближе, проводник откинул назад длинные волосы, извивавшиеся подобно выводку змей на сильном грозовом ветру, и сказал:
– Идем, воин. Твой путь на земле подошел к концу!
– Кто ты, отец? – полюбопытствовал Светибор.
Простим ему любопытство, читатель! Путивльскому дружиннику только месяц как исполнилось шестнадцать лет.
– Бог, – ответил старик просто. – Хозяин подземного мира.
– Здрав будь, Велес! – торжественно произнесла – или подумала? или что иное? – душа Светибора.
– Благодарю…
Душа могла поклясться, что бог Велес отчего-то развеселился.
Битва длилась не часы – жизни, и нет счета точнее и основательнее.
Били в спину, набрасывались вчетвером на одного, затаптывали конскими копытами раненых, притворно просили пощады, тут же пронзая припрятанным ножом горло по-глупому благородного противника.
Преступали заповеди всех богов, учивших в старые времена своих грешных подопечных хоть какой-то морали.
Сражались.
Нормально, в общем-то… Как обычно.
Нет грозы для богов и мертвых. Нет облаков для жрецов-хранильников, ведающих многое.
Миронег глядел на небо и видел то, что не замечали его спутники, поглощенные скачкой.
Видел разгневанного Перуна, мечущего молнии в пожинающий жертвенный урожай юного безумца Ярилу. Весенний бог впитывал энергию молний не хуже, чем капли крови, все больше белея и светясь изнутри, словно небесный разряд.
Видел иноземца Хорса, занявшего освобожденный занемогшим Дажьбогом солнечный трон и освещавшего землю жутким мертвым светом.
Видел, как Дева-Обида, сильно взмахнув лебедиными крыльями, потеряла их, и поплыли в небе не крыла уже, а прозрачные девушки верхом на крылатых драконах. Миронег видел таких зверей на фарфоровых вазах из Поднебесной империи, любимой забаве Кончака.
Видел Миронег, как многие души, шедшие следом за Велесом в мир мертвых, взмыли в воздух, навстречу девам, и растворились, соприкоснувшись с ними. Девы смеялись, как от щекотки, задорно и искренне, и каждая новая душа, уловленная ими, делала дев менее прозрачными. Настоящими. Из плоти.
Есть ли разница, чья плоть – своя или чужая?
Насытившись, девы повернули драконов на север, где притаились в тревожном ожидании русские земли. То был для них путь проторенный, ибо гостьи явились привычные: Карна-Скорбь и Желя-Плач.
Знаем мы их на Руси лучше, чем многих родственников, хотя в гости звать не хотим. Скорбь и плач сами идут, щедро раздавая свои дары, никому не нужные.
Мы же своими действиями только приумножаем скорбь, приманивая ее к себе, как случайно обласканную бродячую собаку. Почто? Ты, Господи, ведаешь, – вот и расскажи. Нам же путь держать за князем Игорем.
* * *
«Дойду, – думал Игорь Святославич, прорубая себе дорогу к холму. – Я дойду к тебе, брат…»
Княжеская хоругвь была упрямо наклонена в сторону склона, где стояли нерушимой стеной курские кмети, где горделиво и невозмутимо, словно то не бой был, а ристалище, возвышался на белом коне Буй-Тур Всеволод и извивался за его спиной пардус на стяге, будто желая спрыгнуть вниз и принять участие в схватке, поддержать своего князя.
Вокруг князя Игоря падали убитые и раненые враги, падали северские дружинники, отдавшие жизнь за своего господина. Нет дороги дороже, чем путь воина в бою, оплачена она не золотом и драгоценными камнями – жизнями!
Я дойду к тебе, брат!
Отшатнулись в сторону рыльские дружинники, по приказу князя своего переметнувшиеся на сторону Гзака. Князь убит, весь позор измены теперь придется принимать тем, кто выживет. Стоит ли рваться в бой не по приказу, по охоте, повышая цену расплаты?
Бродники, осиротевшие после гибели Свеневида, разделились на две группы. Те, для кого бой стал смыслом жизни, остались в схватке, разменивая чужие жизни на свои. Но большая часть давно ушла прочь. Кончак не простит. Им же еще жить в Степи, а враги Кончака долго не жили…
Я дойду к тебе, брат!
Принять удар на щит. Ответный удар – острием меча по глазницам, и, когда руки врага поднимутся отереть кровь, туда же еще раз, лезвием, чтобы ладони отлетели прочь, а верх головы с надетым на нее шлемом открылся крышкой кубка, показав желтоватую массу мозга.
Снова – щит, вздрогнувший даже от сильного удара стрелы по стальному умбону. Оглядеться, увидеть, где лучник. Вот он, на расстоянии броска копья, тянется за новой стрелой. Где копье достанет, там и засапожный нож сгодится – полетел с гудением, вонзился в горло лучника, но не остался в ране. Упал в траву, скрылся в ней, как и не было его, как не убил он сейчас человека.
Я дойду к тебе, брат!
Буй-Тур Всеволод давно заметил, что Игорь Святославич двинул в бой свою дружину, но считал, что он поведет ее на прорыв, расчищая дорогу обозу Гурандухт. Оказалось же, что князь Игорь доверял сыну больше, чем думал Буй-Тур. Владимир Путивльский сам должен был спасать свою жену, северская же дружина, вломившись в расположение врага, как рогатина в медвежье подбрюшье, шла навстречу курянам. На помощь.
– Здравствуй, брат! – прошептал Буй-Тур Всеволод про себя. – Мы, как всегда, заодно, не правда ли? Мы – Святославичи!
Сказал же другое:
– Поглядите, куряне! Северцы идут к нам, убогим! Помогать решили, увидев, как плохо саблями по шлемам вражеским постукиваем. Слюнки младенческие вытирать…
– Молочко с бород, – добавил кто-то из кметей.
– Портки загаженные менять…
– И что, – продолжил Буй-Туй громовым голосом, – будут мои кмети вторыми в бою?!
– Первыми будем! – заверили кмети.
– Тогда – за пардусом, да и поможет нам Святая Неделя!
Хоругвь с пардусом склонилась, показав направление атаки. С холма, вниз, навстречу северцам.
Здравствуй, брат!
* * *
Беловод Просович остановил коня.
– Не могу. – Он нервно сжал ладонью поводья, затем вовсе отбросил их на луку седла. – Не могу вернуться. Как скажу, что ковуи стали предателями? Как объясню, почему выжил?
– Черных вестников не любят, – подтвердил болгарин Богумил.
– Не в любви дело, – сказал ковуй, – в вестях. Они действительно черные!
– Но вернуться придется, – сказал Миронег. – Чтобы знали, что есть ковуй, который остался верен клятвам.
