— Сказано — кто желает быть принятым в число табулляриев, тот должен быть избран голосованием и подвергнут испытанию, иначе как же определить, обладает ли он необходимыми познаниями в праве? — важно поставив ногу на ступеньку портика, разорялся какой-то молодой щеголь в расшитом золотыми цветами таларе и мантии из невесомой паволоки. — К тому же необходимо знать, владеет ли он искусством письма в должной мере? Не болтлив ли? Не заносчив? А прошел ли все эти испытания Анемподист из Каллипога? Нет. Нет и нет! А ведь профессия нотариуса требует недюжинных познаний. И хочу вам напомнить, уважаемые: если кто-либо будет уличен в том, что при приеме в корпорацию обошел требуемые законом условия и постановления, то несут ответственность так же и те, кто за него свидетельствовал! И кто же свидетельствовал за Анемподиста?
— Идем дальше. — Никифор потянул за рукав Ирландца. — Здесь дискутируют законники-крючкотворы, а я в этом не очень силен.
У портика рядом спорили о красоте, чуть дальше — о небесных сферах. Никифор некоторое время постоял, прислушиваясь, потом махнул рукою. Так они и ходили до полудня, пока наконец не нашли то, что искали. Молодой монах в коричневой рясе, с некрасивым лицом фанатика, резко критиковал религиозную политику базилевсов, причем сразу обоих — нынешнего, Василия Македонца, и убитого им Михаила Исавра. Критиковал за отход от иконоборчества и делал это умело и вполне искренне.
— Скажите, зачем было давать монастырям возможность стяжать несметные богатства? Разве Христос был богат и не странствовал в бедности? Разве ж у святого апостола Павла была разукрашенная золотом повозка, на какой ездит настоятель обители святого апостола? Разве вообще нужны монастыри и монахи?
— Да ты еретик! — выкрикнули из толпы. — Хватайте его!
— Нет, пусть говорит, — закричали остальные. — Эй, что скажешь насчет икон, парень?
— Совсем не нужны эти раскрашенные доски! — заметно приободрился оратор.
— Стой! — Хельги не успел и глазом моргнуть, как рядом с некрасивым монахом оказался Никифор. — Дозвольте и мне молвить слово, ромеи!
— Говори, говори, послушаем!
Монах незаметно исчез за колоннами портика.
— Тут было нехорошо сказано об иконах, — усмехнувшись, заговорил Никифор. — Но если так ставить вопрос, можно спросить — зачем благолепие храмов, зачем золотая утварь, зачем… — Он неожиданно указал рукою на блистающий не так далеко купол: — Зачем тогда Святая София?
Слушатели глухо зароптали.
— И вправду, зачем? — весело подначил кто-то.
— Сейчас отвечу зачем, — улыбнулся Никифор. — Совсем недавно я беседовал с двумя варварами, язычниками, как вы и подумали. Они были настолько покорены внутренним убранством одного из провинциальных храмов, что забыли своих мерзких идолищ и почти повернулись к Христу. А что было бы, спрашиваю я вас, если б эти закоренелые в своем неверии варвары посетили Святую Софию?!
Толпа бурно выражала восторг. Едва Никифор спустился вниз со ступеней, как его место тут же занял новый вития. А к Никифору подошел неприметный человечек, монах в черной рясе.
— Твои слова восхитили меня, неизвестный друг, — молвил он с улыбкой, глаза же при этом оставались внимательными и серьезными. — Позволь же узнать, кто ты и откуда?
— Я и мои друзья из Каппадоккии. — Никифор жестом представил Хельги с Ирландцем. — Мы скромные иноки, держим путь в Иерусалим, поклониться гробу Господню.
— Истинный путь для христианина! Но и трудный, ведь вся Святая земля ныне в руках сарацин, поклонников Магомета.
— Мы все же надеемся дойти, — мягко улыбнулся Никифор. — А вышло так, что задержались, коль здесь из-за безбожных русов, мы бы очень хотели послушать высокоученые богословские диспуты, за тем и пришли на этот форум.
— На форум… — Монах скептически усмехнулся. — Вы нашли не совсем то место. — Он обвел площадь глазами. — Здесь много суетного.
— Мы видим, — согласно кивнул Никифор. — Но все же это лучше, чем ничего.
— Вы понравились мне своей верой, — неожиданно улыбнулся монах. — Завтра во дворце Магнавра как раз состоится ученейший диспут. Приходите.
— Во дворце?! — разом ахнули трое.
— Да, именно там, — коротко кивнул собеседник. — Скажете страже — вы гости брата Евтихия, таково мое скромное имя. Там будут изучающие богословие студенты, известные клирики, гости, как вы, и, может быть, диспут почтит своим присутствием сам базилевс-автократор!
— Базилевс?! Благодарим тебя, о Евтихий! Сам Господь благословил нашу встречу.
— Ну, надо же! — проводив глазами монаха, покачал головой Хельги. — Все случилось, как ты и предполагал.
— Просто я хорошо знаю местные обычаи, — улыбнулся Никифор. — Обратите внимание на нашего монаха.
— Давно уже обратил, — подал голос Ирландец. Покинув новых знакомцев, Евтихий еще немного покружил в толпе у портика, а затем отошел в тень. Оглянулся, словно кого-то ждал. Ага, вот к нему подошел кто-то — тоже монах, в коричневой рясе… тот самый, некрасивый, что так смело ругал политику императора! Оба монаха посмеялись над чем-то, а потом ушли в направлении церкви Святой Ирины, на ходу обсуждая что-то, словно делающие одно дело коллеги. Да, собственно, так оно и было.
— А базилевс отнюдь не дурак, — тихо заметил Хельги. — Работая с подставными лицами, ежедневно вычисляет возможных врагов… и друзей, которых можно использовать. Интересно, как он захочет использовать нас? Надеюсь, не так, как того уродливого монаха?
— Я полагаю, речь не идет непосредственно о базилевсе. — Никифор покачал головой. — Мы будем общаться лишь со слугами.
— Зато попадем во дворец, — тихонько засмеялся Ирландец. — И надеюсь, заведем там знакомства.
— Именно так, — кивнул Хельги. — Хороший заряд дворцовых сплетен — вот что нам сейчас нужно!
Переглянувшись, друзья покинули форум и, справившись у прохожих о ближайшем питейном заведении, направились в сторону форума Феодосия.
Назавтра после полудня — как и договаривались с Евтихием — вся троица уже в нетерпении переминалась-с ноги на ногу на небольшой, усаженной олеандрами площади меж Святой Софией и Магнаврой, где располагался императорский университет — высшая светская школа, основанная еще при покойном императоре Михаиле стараниями знаменитого Льва Математика.
Евтихий не обманул, встретил гостей лично и провел во дворец по длинному широкому коридору, украшенному разноцветной мозаикой и позолотой. Казавшийся непривычно огромным зал был полон народа, в основном «золотой» молодежи — детей сановников и богатых купцов, приехавших со всех концов империи получить знания в грамматике, риторике, арифметике, философии и прочих необходимых для управления государством науках. Как еще вчера разъяснил Никифор, университет этот был чисто светским заведением, богословы же учились рядом, частенько приходя в Магнавру для ученых диспутов. При прежнем епископе Фотии, ныне находившемся в опале, университет слыл прибежищем вольнодумцев, тот же Лев Математик чего стоил! Нынешний же владыка Игнатий был гораздо менее философического склада, нежели его предшественник. Человек в достаточной степени мягкий, Игнатий обычно быстро попадал под влияние того или иного царедворца, да и вообще иногда казалось, что у него просто нет своего мнения. Впрочем, императору нравились такие люди — слишком уж они были удобны.
В залу, поближе к трибуне, прошли несколько седовласых мужчин в богатых парчовых одеждах.
— Вон тот, с благообразной бородой и добрым лицом, — патриарх Игнатий, — тихо комментировал Евтихий, — Слева от него, чернобородый, — доместик схол Христофор, зять базилевса, не так давно разгромивший войско еретика Хрисохира. Рядом с ним, маленький веселый толстяк, — паракимомен Эвзарх, влиятельнейший чиновник, властью ничуть не уступит военной власти Христофора. Во-он там, подходит к Игнатию, — эпарх Никандр, градоначальник. Весь цвет столицы! К сожалению, базилевса сегодня не будет — плохо себя чувствует. — Монах, сожалея, почмокал губами.
— Тсс! — на них зашикали. Начинался диспут. Никифор весь подобрался, словно почуявший добычу охотничий пес. Хельги с Ирландцем переглянулись — необходимо было действовать, не зря же они сюда пришли.
Не проявляя ни малейшего интереса к выступающим студентам, оба «компаньона», оставив Никифора отвлекать Евтихия, незаметно пробрались вперед, поближе к мерцавшей переливами парчи знати.
— Скучно сегодня здесь, — повернувшись к чернобородому Христофору, вполголоса заметил толстый Эвзарх и, добродушно усмехнувшись, признался: — Ушел бы, да сегодня мой сын выступает. — Обернувшись, он вдруг поклонился портьере, вернее, скрывавшейся за ней женщине с красивым надменным лицом и властным взором. Женщина кивнула в ответ, обведя зал таким ледяным взором, будто собравшиеся здесь все, как один, являлись государственными преступниками.
