Если поведусь и оденусь, тогда не избежать длительных посиделок с разговорами по душам. И с разбирательством, кто кому и кем приходится. А это мне ни к чему. Иногда длящаяся неопределенность сохраняет женщинам нервы и, соответственно, душевное здоровье. Поэтому, исходя исключительно из гуманизма по отношению к Зуевой и Липатниковой, я, подтянув ногой из-за холодильника стул, расположился за столом.
— Давайте свою еду! — согласился я, — Что там у вас?
Девки и тут не сплоховали. В том смысле, что, выпав из анабиоза, не впали в агрессию. Каждая из своей котомки начали доставать завернутые в полотенца банки и судки. Делали они это с позитивной целеустремленностью.
На завтрак мне были ниспосланы танины отбивные с еще теплым пюре и творожная запеканка. А еще был лидин борщ в банке и печеночные котлеты. Но без улыбки судьба не обошлась, гарниром к печеночным котлетам было всё то же пюре.
Теперь самым главным было всё это съесть. Если я что-то оставлю несъеденным, то тем самым сильно обижу ту, которая это приготовила и принесла сюда. И встретила здесь, мягко говоря, не только меня. Ни Зуева, ни Липатникова в качестве оскорбленных фурий мне не нужны. Я с мольбой посмотрел на ту, которая здесь по-любому была за меня. Пана с осуждающим укором покачала в ответ головой.
— Таня, Лида, — оглядела она с легкой стеснительной улыбкой моих правоохранительных подруг, — Можно я к Сереже присоединюсь? Позавтракать не успела, а от ваших разносолов такой аромат!
Барышни еще больше засуетились, раскладывая и разливая еду на двоих по тарелкам. Которые доставали с полок шкафа, умудряясь при этом не сталкиваться. Друг на друга они не смотрели, но столовые приборы и предметы посуды передавали друг другу вполне спокойно.
Пока мы с Паной насыщались, Зуева и Татьяна стояли. Одна у окна, вторая у плиты. В духовке которой я вчера оставил остывать Владимира Ильича.
Я ел сосредоточенно и молча, а Пана нахваливала кулинарное творчество внезапно припёршихся девиц.
— Чай или кофе? — непонятно к кому обратилась Зуева.
Левенштейн, дождавшись, когда я попрошу чай, изъявила желание выпить кофе. Старательная активность претенденток на лейтенантскую душу и тело опять уравновесилась. Девки засуетились каждая над своей чашкой. Судья готовила чай, а начальница кофе. А мы с Паной заговорщицки переглянулись. Я был признателен этой женщине. В первую очередь за участие в поедании того, что нанесли девки. Пана мужественно подчищала со своих тарелок всё, что они ей щедро наложили. И я почти наверняка знал, что завтрака она сегодня не пропустила. Потому что Лев Борисович в одиночестве давно уже не завтракал.
Молча прихлебывая кипяток, я поочередно рассматривал Татьяну и Лиду. И, если Лида отвернулась и смотрела в окно, то Таня взгляда не отводила и пыталась что-то высмотреть в моих глазах.
Подходил момент, когда надо было, придерживаясь прежде принятой тактики, говорить «Спасибо!» и удаляться. Либо продолжать спать в спальню, либо на длительные водные процедуры в ванную. Ни в коем случае, нельзя им давать возможность начать прояснять ситуацию до полной определенности. В этом случае через полчаса-час, из квартиры в слезах выйдет очень обозленная на меня женщина. А это вам не полковник Мелентьев, это покруче будет.
— Благодарю за завтрак! — я строгим взглядом, чтобы не расслаблялись, оглядел Лидию и Татьяну, — Чертовски болит голова! — повернулся я травмированным затылком сначала к одной, потом к другой. — Прошу извинить, но я должен пойти прилечь!
Я сделал шаг к коридору, но Лида преградила мне путь.
— Подожди! Я тебе обезболивающее принесла! — с этими словами она метнулась в коридор к вешалке.
— И я тебе лекарства принесла! — очнулась Татьяна, — И элениум, чтобы лучше спалось. Только не больше двух таблеток за раз! — и тоже сквозанула вслед за Зуевой.
Я забеспокоился. Пана Борисовна тоже. Однако напрасно, в кухню уже бодрым шагом вернулась Лида и протянула мне несколько бумажных пластинок с таблетками.
— Тут анальгин, цитрамон и никотинка, — пояснила она, — Там на бумажке написано, чего и по сколько пить.
— Вот! — сунула мне в руку прозрачный пакетик с лекарствами влетевшая на кухню Липатникова, — Элениума не больше двух! — повторила она.
Демонстративно пресекая все возможные поползновения на душевные раскопки, я достал из пластинки две мелких желтых таблетки элениума и забросил в рот, запив их из поданного Зуевой стакана. Потом поблагодарил обеих.
Хотел приложиться к щеке каждой, но подумал, что это может быть неправильно истолковано. Поэтому ограничился лишь жалобной гримасой и пожав плечами, старчески зашоркал тапками в сторону спальни.
Разворачиваясь, я успел заметить, что в глазах обеих подруг злоба отсутствовала. Были растерянность, непонимание происходящего и своей роли в нем. Но злости там, точно, не было. А вот глаза Паны излучали сквозь сытую осоловелость какое-то сомнение. Я бы не стал сейчас исключать, что она колеблется, чтобы не признать меня хотя бы косвенно причастным к богоизбранному народу. Н-да..
Нервным и беременным читать не рекомендуется!
Когда я проснулся второй раз за сегодня, на часах была четверть третьего. Дня. Татьянины таблетки подарили мне почти четыре часа спокойного беспробудного сна. Я был бодр и все еще сыт. Услышав доносящийся через плотно прикрытую дверь едва различимый звук телевизора, я инстинктивно напрягся. Неужели Зуева с Липатниковой стерегут меня, чтобы прояснить наши отношения до самого донышка? Тогда беда, тогда абсурд и поножовщина. Моральная, как минимум.
Осторожно приоткрыв дверь, заглянул в щелку. Кроме Левенштейн и бубнящего из ящика Сенкевича, в комнате никого не было. Натянув спортивный костюм, я осторожно выбрался из своей берлоги.
— Выспался? — приоткрыла глаза дремавшая в кресле тетка, когда я попытался незамеченным прошмыгнуть мимо нее.
— Выспался, — пришлось остановиться, — Ушли? — невольно вырвалось у меня.
— Ушли, — сочувственно посмотрела в мою сторону Пана, — Давай-ка чаю выпьем! — Левенштейн приподнялась из кресла.
Когда я после посещения туалета и взбодренный умыванием, зашел на кухню, меня ожидал мой «сиротский» бокал, парящий крепко заваренным чаем. Пана сидела за столом и довольно щурясь, уже наслаждалась напитком. Присел и я в свой привычный угол. И тоже с удовольствием отхлебнул.
— Ты, Сережа, оказывается у нас беспримерной смелости юноша! — не сильно скрывая насмешки, восхищенно произнесла профессорша, — Я даже боюсь представить, что было бы, если твои девушки не на меня бы наткнулись, а сразу
