хлеб:
– Ну что? Как тебе вид?
– Что всё это...
– Это то, как могла бы выглядеть Америка, не сопротивляйся вы нашей власти.
– Это что, постановка такая?
– Нет, ты что! Это наша резервация. Для тех ротхаутов, что отринули свои дикарские убеждения и решили жить в ОрдоКарним. Спроси у кого угодно из местных.
Я начал озираться по сторонам, решая, у кого бы спросить. Все прохожие выглядели безмятежно и подозрительно счастливо. Мой визави произнёс:
– Можешь встать и походить по округе. Всё равно тебе не сбежать. Город огорожен стеной и охраняется целым гарнизоном.
Я последовал совету и поднялся из-за стола. А затем осторожно побрёл по сухой брусчатке, всматриваясь в каждое встречное лицо. Двое солдат хотели было меня сопроводить, но офицер жестом остановил их.
Лица местных, казались мне такими знакомыми и такими потерянными. В них не было той надежды и ярости, которые свойственны глазам жителей военных лагерей в Индейской Армии Освобождения. Они улыбались, но как-то натянуто, фальшиво.
Я подошёл к старику, который сидел на ступенях одной из пирамид и сел рядом. Я спросил у него, на языке мохаве:
– Как... как вы тут живёте?
Он ответил мне, также на моём языке:
– Очень хорошо живём, не жалуемся. Тебя привезли «ломать»? – пожилой мужчина говорил крайне медленно, будто продумывал каждое слово, прежде чем сказать.
– Я так понимаю, что не первый, кого сюда привозят для этого...
– Половина из тех, кто здесь живёт, раньше были пленниками Комитета или военнопленными, взятыми на поле боя.
– А вторая половина?
– Те соплеменники, что жили в Ронии до того, как... – дед словно бы не мог произнести это вслух.
– Началась «Великая» кампания.
– Она самая. Сразу после того, как Карним взял под контроль эти земли, нас всех свезли в этот город, как потенциально опасных граждан. Чтобы мы строили лучшее будущее... отдельно от будущего остальных ронийцев. Эти городки-резервации на месте исторической индейской застройки и приезжим журналистам можно показывать, и в пропаганде светить, мол не такой уж Орден жестокий.
– И вы... подчинились им?
– А что мы могли поделать? Подчинились, конечно. Тем более здесь вполне себе приятные условия жизни. Да, наружу не выйдешь, но можно спокойно жить среди своих... Разве не об этом мечтали наши предки?
– А как же те свои, что остались в Ордене? Нужно поддержать их и открыть второй фронт в тылу врага! Почему вы до сих пор сидите сложа руки, зная, что наших людей убивают колпакоголовые звери?
– На территории Ордена своих нет. Там только те сволочи, из-за кого нас всех закрыли в этом городке. Если бы не их порывы к свободе и жажда мести, мы бы жили почти на равных с захваченными ронийцами!
– Да как ты вообще смеешь так говорить?
Гнев снова застелил мне глаза, как тогда, во время посещения богемного салона. Мои руки сами собой сжались в кулаки. Ярость влила топлива в давно обесформленное и обессиленное тело. Дальше всё произошло крайне быстро. Удар по наглому лицу старика. Мои крики: «Предатель! Тварь! Гниль!»
На них же прибежали те два солдата, что хотели меня сопровождать. Они было попытались меня скрутить и это стало их главной ошибкой. Я был разъярён и вспомнил все те боевые приёмы, которым меня учили с самого детства. Невзирая, на любые удары, я вытащил у одного из противников нож, ловко подцепив тот с пояса. И дальше уже было дело техники.
Лишившийся своего клинка сразу же пропустил удар в живот, а его напарник, ничего не успевший понять, получил порез на шее. Когда к нам выбежал офицер с пистолетом наголо, я уже вооружился винтовкой и встретил его метким выстрелом в голову. Несмотря на то, что местные граждане стояли как зачарованные, наблюдая картину расправы, я знал, что на звуки борьбы скоро сбежится вся колпаковская рать. Я плюнул в сторону съежившегося старика и бросился в путаный лабиринт между жилыми домами.
Конечно, теперь я был вооружён и даже относительно свободен, но тягаться с охраной целого городка, я вряд ли бы смог. Мой путь лежал вглубь этого странного подобия былых городов моего народа. Это не было мне на руку, ибо в отличие от меня, мои противники знали местность. Кроме того, им могли подсказать местные «псевдомохаве», что, то и дело встречались на моём пути. Чёртовы предатели!
Моя ненависть к ним и орденцам, питала меня лучше адреналина битвы. Но вряд ли она сможет снабжать энергией вечно, поэтому мне, прежде прочего, было необходимо место, где я мог бы перевести дух. На одной из безлюдных улочек, я наткнулся на небольшую лечебницу. Погони за мной пока ещё не было, да и свидетелей того, что я захожу внутрь не наблюдалось, так что я спокойно проник в ветхое помещение.
Больница состояла буквально из двух комнат: регистратуры и кабинета врача. Тётка за стойкой регистрации тут же была отправлена в отключку. Лишние свидетели мне не нужны. Внутри же единственной приёмной, я застал доктора фасовавшего одинаковые баночки с таблетками. Увидев меня он, видимо, подумал что я орденский солдат в гражданской одежде и залепетал на вражьем, с явным акцентом:
– Нет, вам таблетки не выдам больше! Ваш командир меня с потрохами съест, если узнает, что я нарушил его запрет и снова выдал вам транквилизаторы. Они только для заключённых.
– Транквилизаторы значит... – произнёс я на языке мохаве, – Так вот почему все здесь такие... угашенные.
У доктора округлились глаза и он выронил банки из рук, те разбились вдребезги и разметали по полу сотни серых пилюль. Дрожащим голосом, перейдя на родной язык, он спросил:
– Неужто беглец?
– Нет, император Анджей Второй решил посетить тебя с официальным визитом. Давай, мужик, не придуривайся или пущу пулю. – для убедительности я передёрнул затвор винтовки и направил на него, – Теперь отвечай на мои вопросы. И чтоб без лишних телодвижений, понял?
– Понял.
– Хорошо, теперь скажи мне, ты же сам эту гадость не пьёшь?
– Не пью, мне положено быть в трезвом уме на работе. Как и всем медработникам в этом лагере...
– Колпаки тоже этим балуются?
– Почти все. Здесь особенно нечего делать, вот они и...
– Понятно, значит противник вполне может быть в не самом адекватном состоянии. Выходы из города знаешь?
– Есть двое главных ворот, но они серьёзно охраняются. Ещё есть несколько канализационных
