– Ну, что думаете?
– Думаю, Федор Яковлевич, что если кто и выйдет снова к своим, да еще и со своим подразделением, то это точно будет капитан Прохоров, да еще и наверняка уже в составе полноценного полка, если не дивизии. Похоже, для него это привычная ситуация, и он в ней себя чувствует как рыба в воде.
– Я, Дмитрий Емельянович, думаю точно так же, а ты что скажешь, Иван Семенович?
– Я тоже с вами согласен, только что мы делать будем? Боюсь, что мы уже не успеем выйти из окружения, даже если штаб немедленно двинется в тыл.
– Есть предложения?
– Да, поручить капитану Прохорову вывести штаб к своим и дать ему полную свободу действий.
– А не слишком ли это будет?
– Думаю, нет. Если мы начнем его ограничивать в принятии решений, то толку из этого не выйдет. Раз он знает, что делать, и может выйти из окружения, то не следует ему в этом мешать.
– Тогда решено, даже интересно посмотреть, как Прохоров будет командовать и что делать, а пока готовьте штаб к эвакуации, завтра мы должны быть готовы выступать. Иван Семенович, вызовите снова Прохорова, хочу ему лично поставить задачу.
Внезапный вызов к начальству меня насторожил, я ведь только что был в штабе, и вдруг снова туда дергают. Однако надо ехать, раз высокое начальство внезапно захотело снова меня лицезреть, то остается только взять под козырек. Вот так я и вернулся назад в штаб буквально через час, а там снова кабинет командующего армией и неожиданное предложение.
– Проходи, капитан, мы тут после твоего отъезда посовещались и решили, что даем тебе полный карт-бланш, твоя задача – вывести к своим штаб в полном составе и без потерь. Справишься?
– Если никто не будет влезать в командование и указывать мне, что делать, то выведу.
– Не будут.
– Товарищ генерал, а как же раненые? Надо их тоже с собой взять, если просто их оставим, то, считай, подпишем им смертный приговор.
– А вытянешь еще и их?
– Постараюсь.
– Хорошо, ты сам это сказал, за язык тебя никто не тянул. Сейчас отдам приказ о подготовке немедленной эвакуации госпиталей.
Я снова вышел из кабинета командующего в полном обалдении. Интересно, это что такое сейчас было, какая муха их укусила, что они согласны выполнять все мои приказы во время выхода к своим?
Пока я, вернувшись к себе, решал свои задачи, началась срочная подготовка госпиталей к частичной эвакуации. К большому сожалению, эвакуировать всех раненых было физически невозможно, железная дорога оказалась уже перерезана, и оставалось только весьма ограниченное количество грузовиков. В кузова машин набросали матрасы для лежачих раненых, а кроме того, забирали только тех, у кого был реальный шанс выжить. Всех тяжелых пришлось оставить, и тут дело не только в том, что было неизвестно, выкарабкается такой раненый или нет, а в том, что они точно не переживут эвакуацию. Предстояло как минимум несколько дней постоянно находиться в движении, тогда как этим раненым требовался полный покой и уход. В санитарном поезде еще можно было их вывезти, вот только сейчас уже ни про какие поезда не могло идти и речи. Все всё прекрасно понимали, только поступить иначе не могли, с остающимися ранеными осталась и часть медперсонала, в основном все люди уже в возрасте. Я, когда об этом узнал, возмущаться не стал, а что толку, я ведь тоже им помочь не смогу, единственное, что сделал, это написал на немецком языке три письма, для каждого госпиталя. В них я предупреждал немцев, что если они убьют наших раненых, то мы откроем охоту на их госпитали и санитарные колонны. Это было все, что я мог сделать для остающихся. Понимаю, это практически ничто, но ничем другим, к моему большому сожалению, я им помочь был не в силах. Всех своих раненых я забрал с собой, не оставив ни одного.
Вечером следующего дня, когда окружение нашей армии было уже полным, мы выдвинулись. Набралось очень приличное количество народу и техники, был даже танковый батальон, правда, танков там было на усиленную роту и в основном старые Т-26 и БТ. Радовало меня одно: на фоне этих событий мой персональный хомяк Хлынов урвал всего и много, а главное, топливо, так что вся техника была заправлена под пробку, и с собой было почти на одну заправку, но я надеялся найти бензин в пути. Кроме самого штаба с нами был и один стрелковый полк, причем все на машинах, так что никто тормозить меня не будет. Кстати, все трофейные легковушки, которыми я расплатился за свою «Ласточку», были тут, даже проныра тыловик ехал на своем «опеле». По-видимому, их жабы не подписали в бухгалтерской отчетности списание недавно полученных немецких машин, а мне что, десятком машин больше, десятком меньше, разницы никакой.
К всеобщему удивлению, мы выдвинулись не в сторону наших, а в противоположную, удаляясь от линии фронта. Пытаться сейчас пробиться к своим через немецкие порядки было дохлым номером. Будь у меня полк КВ и пара полков тяжелой артиллерии с достаточным боекомплектом, то еще можно было рассмотреть такую возможность, но с легкими танками и практическим отсутствием тяжелой артиллерии это было нереально. Кстати, тот самый дивизион М-30 с трофейными тягачами, что у меня забрали, когда я вышел к своим, был тоже тут, и меня это радовало. Правда, боезапас был только один, так что использовать его нужно с умом.
Мы двигались всю ночь, пока утром не остановились в большом лесу и в стороне от основных дорог, где и сделали привал. Тщательно замаскировали следы съезда колонны с дороги. Я решил выждать тут несколько дней, пока все не устаканится, да и разведка должна проверить предполагаемый маршрут выхода к своим. Раздав всем указания, что им делать, я сам с одной ротой своего батальона, переодевшись в немецкую форму, отправился назад, было у меня одно дело в городе.
Небольшая немецкая колонна из шестнадцати грузовиков и четырех мотоциклов без происшествий достигла города к вечеру, правда, в сам город не вошла, остановившись на ночлег на опушке леса. В сопровождении четырех своих бойцов, которые все знали немецкий, я двинулся в город, следовало проверить наши госпитали. Выяснилось, что в данный момент в них находились уже немецкие раненые. Как только немцы вошли в город, так сразу расстреляли всех наших раненых и оставшийся медперсонал.
Мои письма, которые я оставил, не помогли, что ж, в таком случае надо сразу дать ответку. Разделив свою роту на три части, я каждому взводу дал задание, а сам пошел вместе с первым. В два часа ночи, когда все уже давно спали, мы начали. Легко сняв пару часовых из нестроевиков, мы проникли в госпиталь и принялись методично вырезать немецких раненых, зачищая одну палату за другой. Все происходило тихо, без стрельбы, вместе с ранеными вырезали и медперсонал. Мои бойцы в немецкой форме не вызывали подозрения, так что все происходило тихо. К своему несчастью, главврач этого госпиталя остался здесь на ночь, вот в конце я с ним и встретился, причем в его кабинете. Я как раз проходил мимо кабинета главврача, где был буквально день назад, когда дверь открылась и на пороге показался немец в белом халате поверх кителя. Не раздумывая ни минуты, я сильным ударом отбросил его назад, в глубь кабинета, после чего зашел туда сам.
– Обер-лейтенант! Вы что, с ума сошли?! Вы знаете, что с вами будет за нападение на старшего по званию?!
– Абсолютно ничего мне не будет, господин доктор.
– Кто вы?
Я хоть и говорил на немецком, но мой акцент выдавал меня с головой, вот немец и сообразил, что я не тот, за кого себя выдаю.
– Капитан Прохоров.
– Что вам здесь надо, здесь госпиталь, тут только раненые.
– Я знаю, господин доктор, вчера, когда мы покидали город, я оставил в трех наших госпиталях, в которых нам пришлось бросить тяжелораненых, три письма с предупреждениями для немецких солдат. Сегодня я специально вернулся в город, чтобы проверить, что с нашими ранеными, так вот, они все вместе с оставшимся медперсоналом расстреляны. Вот я и пришел выполнить свою угрозу.
