Приняв решение, я, под удивленными взглядами копавших могилу бойцов, побежал обратно на поляну. Быстро осмотревшись и найдя искомое, я подобрал гильзу от сорокапятки, штык, которым выковыривал тол, и побежал обратно.
— Документов у старшины нет, — пояснил я бойцам. — Надо, чтобы в могиле было хоть что-то с его фамилией. Чтобы после войны, когда немцев прогоним, похоронить его по-человечески.
— И то правильно, — сказал один из копавших, молодой парень лет девятнадцати, и вернулся к прерванному занятию.
А я сел под деревом и принялся выцарапывать на боку гильзы, стараясь делать как можно более глубокие борозды, слова – «Трепов В.А. 1941».
* * *
Остаток дня я, не замечая ничего вокруг, слонялся по лагерю. Весть о случившемся быстро разнеслась среди партизан, и везде меня встречали сочувственными взглядами. Один раз подошла Оля, поинтересовалась моим самочувствием. Но отвечал я чисто автоматически и забыл разговор сразу же после того, как ее позвал Феликс Натанович и девушка убежала. В голове крутились только две мысли – о старшине, который так глупо погиб, и о том, что на его месте мог быть я. Опасная мне все-таки досталась специализация. Там, в будущем, я вообще старался не брать в руки ничего взрывоопасного и аккуратно прикопать найденный ВОП (взрывоопасный предмет) обратно. Брал только то, что опасности не представляло, — гранаты с заглушками, мины без взрывателей и так далее. Даже пить пиво на выездах перестал после того, как осознал, что в прошлый раз расслабился настолько, что принялся вычищать ножом забившуюся в щели грязь из найденной гранаты. А сейчас приходится разбирать и переделывать те самые взрыватели, которых я так боялся.
Я пришел в себя, только когда солнце, окрашивая деревья багрянцем, скрылось за кромкой леса на западе. Вспомнив, что капитан приказал зайти вечером, я направился к его шалашу.
Капитан сидел на бревне и что-то обсуждал с Митрофанычем.
— Товарищ капитан… — начал я, но тот перебил:
— Присаживайся. — Он указал на бревно слева от себя.
Я присел рядом и молча ожидал, когда капитан расскажет мне, зачем звал.
— Нехорошо с Треповым вышло, — после паузы продолжил капитан. — Хороший мужик был.
Я молча кивнул.
— Теперь ты у нас единственный подрывник в отряде, и если с тобой что-то случится, то делать и ставить мины будет некому. В общем, я решил дать тебе в подчинение нескольких человек, чтобы ты обучил их этому делу. Справишься?
Я немного подумал и кивнул. Хотя чему я, сапер-недоучка, могу обучить бойцов? Разве что устроить краткий курс по устройству взрывателей и показать некоторые трюки, которым меня успел обучить старшина.
— Хорошо, товарищ капитан. Только вы дайте мне бойцов из артиллеристов. Они уже некоторым вещам обучены, и мне проще будет с ними работать.
— Договорились, — согласился капитан. — Теперь второй вопрос – ты осматривал оставшееся на складе? С теми запасами взрывчатки, которые остались, можно работать?
— Не осматривал, товарищ капитан. Сейчас темнеть начинает – займусь этим уже утром.
Капитан недовольно нахмурился, и я поспешил продолжить:
— Там особо осматривать нечего. Я посмотрю, если на каком-то ящике будут следы от осколков – его отнесем в сторону. От попадания осколка снаряд или мина в ящике могли встать на взвод. Работать с такими – опасно. Остальное – вполне пригодно.
— Хорошо. — Капитан кивнул. — Утром пришлю тебе людей, осмотрите склад, и сразу начнешь обучение. Можешь быть свободен.
Немного побродив еще по лагерю, я понял, что спать абсолютно не хочется. Поразмыслив немного в поисках дела, на которое можно отвлечься, я решил привести в порядок трофейную куртку. Погоны, петлицы и нашивки я уже спорол. Осталось только застирать пятно от крови на спине. Взяв куртку, я отправился к реке и при слабом вечернем свете принялся оттирать мылом засохшую кровь. Получилось большое желто-бурое пятно. Критически осмотрев результаты своей работы, я все же пришел к выводу, что лучше куртка с пятном, чем вылинявшая гимнастерка с неисчислимым количеством дыр. С этой мыслью я пошел спать.
На следующее утро я снова проснулся рано. Есть абсолютно не хотелось, поэтому я сразу направился к ставшему уже моим хозяйству. Когда я вышел на поляну, первым, что бросилось в глаза, были последствия вчерашнего несчастного случая – изуродованное дерево и следы крови на траве. Ящики со снарядами казались мрачным чем-то, злобно поджидающим моей ошибки. Борясь с желанием развернуться и уйти, я закурил, стараясь выгнать из головы мысли о случившемся. В конце концов, более или менее приведя в порядок мысли, я отправился к складу. Осмотрел ящики – никаких повреждений не было. Несколько обнаруженных сколов и вмятин были явно старыми.
— Леша, нам капитан приказал явиться к тебе, — произнес сзади знакомый голос.
Я обернулся. На тропе, ведущей к лагерю, стояли четыре бойца, среди которых был Лешка Митрофанчик – один из группы Терехина, с которой я попал в партизанский лагерь. Бойцы, опасливо поглядывая на склад взрывчатки, жались ближе к деревьям, не рискуя выходить на поляну.
— Расслабьтесь, — сказал я. — Если никто не сделает какой-нибудь глупости, ничего не взорвется. Капитан сказал, зачем вас прислал?
— Товарищ капитан, — ответил за всех Лешка, — сказал, что мы поступаем к тебе в подчинение, и приказал явиться сюда.
— Ясно. Значит, так, бойцы, капитан решил, что в отряде должны быть еще люди, кроме меня, которые смогут работать со взрывчаткой. Поэтому мне приказано обучить вас тому, что знаю сам. Вы все, как я понимаю, артиллеристы? — Я дождался кивка и, покопавшись в ящике со взрывателями, достал М1. — Это что такое?
Для того чтобы передать свой небольшой опыт вверенной мне четверке бойцов, хватило трех дней. Парни оказались толковые и, в силу своей воинской специализации, уже кое-чему обученные. С устройством большинства отечественных артиллерийских взрывателей, имевшихся у нас на складе, они в общих чертах уже были знакомы. Так что мне оставалось только научить своих подопечных приспосабливать их для применения в качестве минных взрывателей и, более углубленно, прочитать курс лекций о взрывателях противника. До обеда бойцы занимались со взрывателями, а после – извлечением тола из оставшихся мин.
Компания у нас подобралась веселая. Про Лешку Митрофанчика я уже рассказывал. Добавлю только, что за время пребывания в партизанском лагере он немного оживился, и его веселый характер развернулся в полной мере. Из-за еще незажившего плеча долбить тол я его не ставил – давал ему только поручения, не предполагающие физических нагрузок.
