— Никогда ни в чём не сознавайся. Как бы тебя не уламывали. Природа очень любит равновесие, поэтому душу конечно облегчишь, зато и срок увеличишь.
На мой вопрос, почему же он тогда раскололся, Гоша ответил, что к нему применяли методы дознания, несколько отличающиеся от принятых законом. У него кстати, тоже выбор был, но не между душой и сроком, а между сроком и здоровьем. И Шустрый, выбрав здоровье, не прогадал. Сейчас моему здоровью ничего не угрожало, поэтому я смело отпирался от всех полковничьих намёков:
— Иван Петрович, что же, если вдруг кто-то помрёт, в радиусе километра от меня, это значит Лисов виноват? Да я и не видел его в штабе! Даже не знал что он там! Вы у ребят спросите, я ведь с ними всю ночь был!
— Но не сразу... Дневальный показал, что ты вышел из штаба через несколько минут после того, как туда зашёл Хрущёв.
— Да вы что, вообще нае...
я замялся, подбирая слово.
— Но но!
Пришлось быстренько смягчить:
— Вообще меня за обер убийцу держите? Я с майором Кругловым чай попил и пошёл к Ильину. Все это видели, все подтвердят! Да и как я его мог убить? Одним видом? Зашёл, сказал ему — «БУ!!!» и ЧВС помер? Ну ведь это несерьёзно...
Колычев скептически пожевав губами поднялся, закурил и пройдя по комнате туда-сюда ответил:
— Армейские медики констатировали инфаркт. Судя по твоей пышущей благородным негодованием физиономии, москвичи этот диагноз подтвердят. Но меня ты не убедил — с силой вмяв папиросу в консервную банку, служившую пепельницей, командир исподлобья посмотрел на меня — и не знаю, сумеешь ли убедить Верховного...
Опаньки... А при чём тут Усатый? И с какой стати, я должен его убеждать? Так и спросил, на что получил обескураживающий ответ:
— Он мне уже звонил по этому поводу. Я рассказал о своих подозрениях, и товарищ Сталин приказал, после твоего допроса связаться с ним. Его очень интересовало, что ты скажешь.
— Ну и докладывайте, что Лисов тут ни при чём.
Пожав плечами, я тоже вытянул папиросу и приготовился закурить, но не успел. Перехватив руку с зажигалкой командир наклонился вплотную и глядя в глаза тихо сказал:
— Илья, ты подумай хорошенько. Иосиф Виссарионович, всегда чувствует ложь. Как это у него получается — не знаю... Но я очень не хотел бы быть на месте человека, который соврал Сталину.
Вот тут я, мягко говоря, забздел основательно. Все придуманные до этого отмазки, стали казаться какими-то детскими и несерьёзными. Вроде алиби железное, но вдруг столичные профессора что-нибудь найдут? А в том, что их и заставят искать ОЧЕНЬ тщательно, сомнений уже не было. Вот это влип! На кой мне вообще сдался тот лысый пень, не понимаю! Может он за эти десять-двенадцать лет, обо мне бы уже сто раз забыл? Может зря всё? Хотя нет — не зря... Уходить в монастырь я не собирался, поэтому обо мне забыть будет тяжело. И вообще, никогда нельзя жалеть о том, что уже сделано! Даже если сделал ошибку. Мотать на ус, но не жалеть! Видно в глазах у меня что-то поменялось, потому — что Иван Петрович кивнул, вроде как даже одобрительно и отпустил руку.
— Значит ты тут не при чём?
— Так точно!
— Ну, вот и добре. Только я ещё хотел...
Договорить полковнику не дал стук в дверь. Это Гусеву приспичило нос сунуть и посмотреть, съело меня уже начальство, или ещё дожёвывает? Командир, увидев его, оживился, но не послал на фиг, а наоборот, пригласил зайти. Серёга, ободряюще кивнув мне, скромно уселся на лавочке в углу, а Иван Петрович прокашлявшись, задал вопрос который ему не дали задать и от которого я охренел напрочь:
— Илья, а ты кто?
— Не понял вопроса, тащ полковник. Если вообще, то хомо, надеюсь хоть чуть-чуть сапиенс. А если в частности, то подполковник Лисов Илья Иванович. Во всяком случае, так в документах написано.
Серёга закряхтел в углу, а командир предостерегающе поднял руку. Интересно, что Гусев мне своим кряхтеньем, сказать хотел? И вид у моего боевого братана, какой-то необычно виноватый. Я его таким вообще никогда не видел. Наглым, весёлым, злым, сосредоточенным, таинственным, но никогда не виноватым. То есть было иногда напускное, но сейчас ему действительно не по себе. Что же происходит? От этих мыслей отвлёк Колычев:
— Видишь ли, в чём дело... Помнишь, две недели назад, ты Пучкова с Козыревым потерял? Я знаю, что ты относишься к лейтенанту, как к младшему брату. Тогда ещё ничего не известно было, и чтобы у тебя резьбу не сорвало, я тебя напоил... Помнишь?
Конечно помню, блин! Такое — хрен забудешь. Я тогда наверное, смертельную для себя дозу спирта выдул и хоть бы хны. Но нервы действительно отпустило. Дождавшись моего кивка, командир продолжил:
— Я сам тогда волновался и поэтому вечером, пошёл тебя искать. Нашёл вас с Гусевым возле речки. Ты меня увидел, обниматься полез. Потом всё переживал, что у тебя какой-то сотки нет, чтобы с Пучковым связаться. И что в своё время, очень мало интересовался прошедшей войной. Мол, в каком-то инернете есть масса информации, про наши доисторические времена, только тебе тогда она была не интересна. И про демократов, которые полное говно, долго распространялся... А особенно сильно, ругал американцев с англичанами. Немцев почему-то наоборот — хвалил. Мол, в отличие от всей остальной европейской шелупони, русских из-за угла пнуть не норовят и сносом наших памятников не занимаются. Гитлера правда — конченным мудаком обозвал. Про подлюк инопланетян рассказывал, которые у тебя хорошую машину украли, но зато в очень интересное время сунули. Что на это скажешь?
Пис-с-сец... Я чуть со стула не упал. Всё было так неожиданно, что у меня даже глаз дёргаться начал. Как глупо получилось — один стакан спирта и два с половиной года маскировки — коту под хвост. Ё-моё, что теперь делать? Правду рассказать? А ведь самое смешное — поверят. Поверят и законопатят куда-нибудь под крепкий надзор, в помещение с мягкими стенами. Будут пылинки сдувать и в зад лобзать. Если же начну артачиться, разговор совсем другим получится. Причём даже без членовредительства. Уже сейчас фармакология достигла больших высот, поэтому долго упираться не выйдет. И как они мои знания дальнейшего мироустройства использовать будут, только бог ведает... Биомать! Мне ведь, даже бежать некуда! Да и если сбегу — толку? Всё пойдёт как шло, что тоже совершенно не устраивает. Столько сил вложил и всё зря?.. Исподлобья оглядел сослуживцев, замерших в ожидании ответа. Серёга даже рот приоткрыл и глаза у него стали какие-то слёзно — просящие.
А я вдруг всё понял. Ё-моё! Как пацана! Причём с самого начала! Все удивлявшие до этого вопросы, становились ясными и понятными. И почему у меня всё влёт получалось, и почему постороннего мужика, даже не проверяли толком. И каким макаром «контуженый» новичок вообще в столь серьёзное подразделение не только попал, но и смог в нём остаться. Я же считал, что это исключительно моя заслуга. Выступал тут, как гениальный изобретатель и невье... в общем, охрененный пророк! А как меня слушали все, прямо рот раскрыв! Ой, как стыдно! Надо же быть настолько тупым, чтобы всё это не увидеть! Блин, и даже Сталин выходит — Ваньку валял! Стало понятно, почему все мои действия, за которые любого, не взирая на чины, под монастырь бы подвели и стенкой завершили, заканчивались максимум, выволочкой от Колычева. Ё... я даже с мысли сбился... неужели и Лёха — подставной? Вот ведь предки хитрожопые! Совершенно не ожидал от них такой проницательности.
