– Родители где? – спросил Крайнев, чтобы отвлечь.
– Уехали, – вздохнула Соня, – и младших увезли. Они-то умные. Глупые старшие дети остались. Давид тоже комсомолец…
Крайнев поднял ее с койки и усадил на колени – лицом к себе. Ласково отер слезы со щек. Бережно поцеловал мокрый глазик, затем второй. Она благодарно чмокнула его в ответ.
– Ты не глупая, ты честная. И очень красивая.
– Ты мне тоже сразу понравился! – зашептала она, прижимаясь к нему. – Как только увидела. Подумала: будет мой! С мужем разведусь… А ты привез сюда и бросил! Ни разу не проведал – только по делу.
– Некогда было.
– Ага! Не ври…
– Думал: она замужем…
– Других это не останавливает!
– Это кого? – ревниво спросил Крайнев.
– Не скажу! – показала язык Соня. – Ты их убьешь!
– Убью! – согласился Крайнев.
– Вот и не надо. Теперь отстанут. Видели, как ты со мной шел.
– Пожаловалась бы Давиду…
– Смотрите на него! – всплеснула Соня руками. – Он один ничего не знает. У меня нет больше брата.
– Как? – изумился Крайнев.
– Просто. Ты привез нас в Кривичи, и мы в первый же вечер пошли к Кагановичам. Единственная еврейская семья в деревне, Мойша работал ветеринаром в колхозе. Он однофамилец Лазаря Кагановича, но всем намекает, что родственник…
– Ну и что? – не понимал Крайнев.
– А то, что у Кагановича есть дочка, Розочка. Ей всего шестнадцать, но она давно поняла: после войны замуж выходить будет не за кого. Раз – и Давид, как порядочный еврейский юноша, обязан жениться. Он и женился! – щеки Сони раскраснелись. – Я осталась одна. Лечу колхозников, они кланяются, а за спиной могут и плюнуть: "Жидовка!.." – Соня снова заплакала.
Крайнев не стал ее успокаивать. Ощутив вернувшуюся силу, он овладел ею сидя. В этот раз не спешил, ласкал долго, умело и добился желаемого: она заметалась у него на коленях, застонала от страсти и упала на грудь. Он нашел ее губы, заставил открыть рот и ласкал ее язык своим, пока тело ее сотрясали судороги. Она снова заплакала – в этот раз от радости, и, плача, благодарно целовала его в губы, подбородок, плечи…
– Было больно? – спросил он, когда они лежали рядом.
– Немножко! – призналась она. – Зато потом так приятно! – она зашарила под одеялом.
– Рана болит! – пожаловал он, убирая ее руку.
– Не ври! – надулась она. – Легкая царапина. Пуля задела сосуд, поэтому крови много. Скоро заживет. Неделю буду тебя лечить.
– Счас! – возмутился Крайнев, пытаясь встать.
– Буду! – грозно сказала Соня, прижимая его к койке. – Пусть только попробуют забрать! Лично застрелю! Здесь я хозяйка!
Он засмеялся и привлек ее к себе.
– У тебя такое сильное, крепкое тело, – сказала она, прижимаясь к нему изо всех сил. – Наверное, спортсмен?
Он ничего не ответил, только снял ее с себя и уложил рядом – трудно было дышать. Она не сопротивлялась.
– Будешь еще меня любить? – спросила, пристраивая голову на его плече.
– Обязательно! – пообещал он. – Только надо поспать.
– Хорошо! – согласилась она. – Ты научишь меня всему, что умеешь?
– Даже больше!
Она чмокнула его в плечо и зевнула. Через минуту она крепко спала. Но когда Крайнев попытался встать, Соня вцепилась в его руку так, что мысли о трубке пришлось оставить. Осторожно сняв голову Сони с левого плеча (рана побаливала), Крайнев повернул ее спиной к себе и обнял правой рукой. Она тут же вцепилась в нее и не отпустила до самого утра…
Соня поднялась ни свет не заря.
– Куда ты? – удивился Крайнев.
– Больные ждут! – вздохнула Соня. – Приходят еще затемно – что летом, что осенью…
Крайнев выглянул в окно. Во дворе и в самом деле толпился люд: женщины, дети… Мужчин почти не было.
– Они так до самого вечера?
– К обеду никого не останется! – сказала Соня, закалывая волосы перед обломком зеркала. – Разве что срочного подвезут…
Закончив туалет, она подошла и чмокнула его в щеку.
– Лежи здесь! – погрозила пальцем. – Увижу в окно, что уходишь, – застрелю!
Крайнев показал ей язык. Соня засмеялась.
– В печке щи и картошка, в шкафчике – хлеб. Не голодай!
– А ты?
– С утра не хочется! – беззаботно сказала Соня. – Поработаю немножко, перекушу…
Оставшись в одиночестве, Крайнев некоторое время лежал, но потом решил вставать. Он натянул галифе, обулся и, накинув пальто, вышел на крыльцо. И сразу встретил заинтересованный взгляд десятков глаз.
"Как из маминой, из спальни, кривоногий и хромой, выбегает… – сердито думал он, пересекая двор. – Кто додумался сортир в дальнем углу пристроить? За домом есть место! Теперь все, зарисовался. Станут перетирать по деревням…"
Возвращаться пришлось через тот же строй больных. В коридоре Крайнев сердито ополоснулся под жестяным рукомойником, утерся и стал обследовать шкафчик. Он был забит едой. Хлеб, яйца в глиняной миске, шматы сала и ветчины – все валялось в беспорядке… "Приносят больные! – догадался Крайнев. – А жаловалась…"
Первым делом он навел порядок в шкафчике. На нижней полке нашлась сковородка, в коридоре Крайнев заметил керогаз. Тратить драгоценный керосин на приготовление пищи было расточительством, но печка давно прогорела, а топить ее заново – дело долгое. Крайнев с чистой совестью сварганил себе роскошную яичницу с ветчиной и даже вскипятил чайник. Чай был чрезвычайной редкостью (селяне пили взвары, компоты, морсы), но у него имелся запас. Первое время он сильно страдал без кофе, но потом привык. Кофе жестко ассоциировался с немцами.
После завтрака он почистил зубы у того же рукомойника. От этой роскоши он не смог отказаться, как и от чая. В Городе ему за большие деньги удалось достать несколько деревянных щеток из свиной щетины и несколько коробок зубного порошка. Оделил ими Семена с Настей и Соню с Давидом, остальные его знакомые зубы не чистили. В лучшем случае полоскали рот после еды.
Едва Крайнев покончил с туалетом, как явился Саломатин. Хмуро поздоровавшись, он вяло поинтересовался здоровьем интенданта, затем сел и сердито забарабанил пальцами по столу. Крайнев мгновенно понял, что здоровье интенданта мало волнует комбата, а если волнует вообще, поэтому ответил односложно. Саломатин разговор не продолжил. Так они и сидели: Саломатин у стола, набычившись, Крайнев – на койке, весело поглядывая на гостя. Первым не выдержал Саломатин.
– Не везет мне с бабами! – сказал сердито.
– Не тебе одному! – не согласился Крайнев.
– Мне – в особенности! – возразил комбат. – Была жена – бросила, нашел хорошую женщину – отбили.
– Зачем позволил? – укорил Крайнев. – Надо было – в морду!
– Это запросто! – Саломатин встал. – Это мы душевно…
