— Так свои же придут, что ж я им врать-то буду?
— Свои и оставят тебя тут дальше лежать. И совесть их мучить не будет ни секундочки. У них ПРИКАЗ — доставить ДОКУМЕНТЫ. Про тебя в этом приказе ни строчки нету. А вот МНЕ все их соображения — пофиг! Мне ТВОЯ жизнь важнее ЛЮБЫХ оперативных комбинаций и целесообразности. Кто бы эти комбинации ни крутил, и чего бы он при этом не придумывал.
— А как же ты? У тебя же вся надежда на эти документы и была?
— Во-первых — не вся. Во-вторых — я же их и принесу, ну хотя бы часть. В-третьих — кто это место лучше меня знает и к тебе проведёт? Ну и в самом плохом случае — наденут черный бушлат, как на бывшего зека, и отправят в передовую цепь. Тоже не самый плохой случай. Воевать я умею и убить себя запросто не дам. А там — и ты вернёшься с документами.
— А почему — черный бушлат?
— Бывших зеков в начале войны так одевали. Формы не хватало на всех. Ворота лагерные открыли, приказ прочитали, винтовки в руки — и вперед, на войну. По-моему — генерал Петровский ими командовал, сейчас точно и не помню. Все уяснила?
— Да, дядя Саша.
— Тогда — вперед. Давай, пиши свою бумагу.
Пока Котенок составляла разведдонесение, я придирчиво осматривал свои запасы. Тушенка — пара банок, еще какая-то банка без этикетки, кусок хлеба, шмат сала. Колбасы кусок нехилый — может Котенку отчекрыжить половину? Флягу с питьем у немцев попросим. Нож, штык. Наган с глушаком (надо же — успешно работает, а то я сомневался вначале), браунинг, четыре гранаты. Ну, вроде бы и все. Патроны к пулемету еще остались, и лента еще есть снаряженная — тащим? Пусть лежат, есть не просят, глядишь — и пригодятся еще.
— Дядя Саша. Я все — написала уже.
— Ну и молодец. Теперь на боковую, спим. Мне сил набираться надо. Утром покормлю тебя и в путь.
Я убрал Маринкино творение за пазуху и начал устраиваться на ночлег.
Котенок устроилась рядом и я осторожно (чтобы не потревожить раненую ногу) укутал её еще и своим полушубком.
— Ты хороший — погладила она меня по плечу. — Обещай, что будешь себя беречь, ладно?
— Я, Котенок, разный. Для тебя вот — хороший, а для немцев, например, очень даже и плохой.
— Нет, ты добрый. Это война тебя заставляет таким жестким быть Ты вот, дочек же своих любишь?
— Конечно. Я и тебя как дочку свою воспринимаю.
— Спасибо тебе. Только вот они где-то там остались, а я — тут рядом.
— Потому и забочусь о тебе, как о родном человеке.
Она ничего не ответила, только прижалась к моему плечу, да так и уснула. Я тоже провалился в сон.
Проснулся я от того, что мороз стал щипать меня за уши. Костерок потух, и пришлось его опять растапливать. Котенок спала, по-детски свернувшись в клубок. Иногда она морщилась, видимо тревожила раненную ногу. Будить? Нет уж, пусть спит, для нее это лучше сейчас. Я вскрыл ножом банку тушенки и поставил её у изголовья. Поест, как проснется. Проверил оружие и осторожно прикрыл за собой дверь.
Первый десяток километров я отмотал по лесу еще до полудня. Откровенно устал и присел передохнуть. Судя по карте, идти мне таким темпом еще километров тридцать. Дальше немцев будет больше, днем уже не походишь, надо будет днем спать, а ночью идти. Если так и дальше топать, то уже скоро надо будет себе лежку искать. И поскорее, а то словить «холодную» в зимнем лесу — удовольствие не из приятных.
Уже смеркалось, когда я вышел к одинокому домику в лесу. Дом был явно обитаемый, из трубы шел дымок.
Интересно, а кто в теремочке живет? На снегу виднелись следы колес, значит, немцы сюда заезжают. Видимо хозяин дома с ними как-то ладить умудряется. Заходим? Или как? Был бы я один, не виси надо мною судьба Котенка, можно было бы и рискнуть. Нет, полезу я от греха подальше, в сарай. Спокойнее будет. Сено там есть, вон на земле у ворот клочки рассыпаны. Зароюсь, авось не промерзну.
Сена на чердаке оказалось прилично, и зарылся я в него основательно. Пригрелся и не заметил, как уснул.
Разбудил меня шум мотора. Прильнув к щели, я увидел, что во двор заруливают две машины. Грузовик и лоханка — «кюбельваген».
Из грузовика попрыгали солдаты, человек десять. И сноровисто построились. Из лоханки неторопливо вылез офицер. Следом за ним суетливо выскочил человек в штатском, скорее всего — переводчик. Водитель остался сидеть за рулем. Из дома торопливо выбежал пожилой мужичок и подбежал к немцам. О чем они говорили, я не слышал, далеко. Но, разговор у них был явно не напряженный, немец заулыбался и похлопал мужика по плечу. Вся троица ушла в дом. Туда же отправился, чуть погодя, и водитель. Солдаты же, всей гурьбой поперлись в сарай. Вот те и здрастье! Хоть бы сено вниз не потащили!
Опасения мои чуть было не оправдались — солдаты действительно навалили себе копну сена, надергав его отовсюду. Принесли брезент и застелили им эту копну. После чего человек шесть завалились спать, один ушел на пост, а двое занялись починкой грузовика, что-то там у них не клеилось.
Вот же мать вашу! Надо же так попасть? Интересно, они тут долго квартировать собираются? А то, у меня тут далеко не салон-вагон, долго не высидеть.
Время тянулось незаметно, вернулись немцы, чинившие грузовик. Потом вся эта толпа отправилась обедать. Воспользовавшись этим, я в темпе смотался к задней стенке сарая — гидробудильник недвусмысленно напоминал о себе. Все прошло быстро, я успел занять свою прежнюю позицию, пока немцы не вернулись. Чуть позже во двор въехал еще и мотоцикл. Здрасьте, приехали! Вы тут, что жить устроились?
Немцы продолжали возиться в сарае. Растащили сено по обе стороны от ворот, притащили откуда-то небольшую железную печку и начали таскать дрова. Судя по высоте поленницы, они собирались тут сидеть не меньше недели.
Тем временем мужичок выбрался во двор и начал готовить лыжи. Интересно, в лес собрался? Похоже, что да. Значит, приехавший немец — охотник? Не факт, ружья я у него не видел. С чем он охотиться собирается, с автоматом? Но, на поисковую группу они не похожи. Скорее — группа подготовки. Подготовки чего и к чему? Уходить или ждать? Ждать не могу, времени у меня нет. По любому — уходим. Тихо или как? Лучше если тихо. Значит, ждем вечера и тихонько делаем ноги. Время сейчас около 16, значит, спокойно могу поспать часа три-четыре, а то и побольше. Храпеть во сне я не умею, немцы не пропалят. Полезут наверх — услышу. Значит — спим.
Проснулся я от гомона в сарае. Осторожно, стараясь не зашуметь, подобрался к краю люка и глянул вниз. Ага, немцы засуетились. Отряхиваются от сена, строятся. С чего бы это? Уезжать собрались? А что у нас во дворе?
