Очарованная девочка — Варенька, конечно, не могла не обратить внимания на то, что ведь и у неё самой глаза были серыми! — тут же спросила, чьи это стихи. Иван замялся — и ответил, что это неизвестный пока английский поэт, которого они с отцом встретили в Сингапуре, на борту британского пакетбота. И объяснение само по себе придало этим строкам такое романтическое очарование, что девочка была совершено покорена. А Иван, желая, видимо, усилить впечатление, подарил Вареньке несколько фотографических карточек. На первой был он сам, верхом на красивой серой лошади; в пробковом шлеме, высоких шнурованных ботинках почти до колен и странном жилете, увешанном множеством коробочек и кармашков. Мальчик ловко сидел в седле, упирая в колено, подобно драгунам на старинных планшетах, посвященных наполеоновским войнам, короткое двуствольное ружьё. На боку, дополняя образ, висел большой револьвер.
Другая фотография была сделана на борту Ваня — мальчик в той же самой одежде стоял на фоне поручней; за спиной у него виднелся берег восточного города. «Александрия» — пояснил он. Это мы с отцом возвращаемся в Россию.
Третья карточка была самой необычной. Иван, в одной майки и коротких, до колен, штанах, чумазый и довольный, позировал на фоне какого–то парового чудовища. Рядом с мальчиком стоял турецкий офицер в феске при револьвере; громадное рубчатое колесо машины было выше их обоих. Ваня опирался на лопату в форме совка; вид он имел одновременно и деловитый и чрезвычайно довольный.
Варя была в восторге от фотографий — поистине, ничего столь же романтического в её альбоме ещё не было. Да и не только в её — гимназические подруги, увидев стихи и фотокарточки (девочка, разумеется, немедленно вклеила все три в альбом — да не просто так, а с помощью специальных уголочков из тиснёного картона), желчно завидовали. Даже одноклассница Вари, Анна Чарская, дочь погибшего на турецкой войне кавалерийского генерала, призналась, что никогда не видела ничего подобного. А ведь Анна, несмотря на свою молодость (ей было не больше четырнадцати), побывала во многих странах. Дядя Анны, у которого она жила, был граф и очень важный сановник; каждый год они всей семьёй ездили за границу — и в Европу и даже в Египет, так что Анна Чарская, единственная из всего класса видела пирамиды.
У гимназисток было в обыкновении хвастаться перед подругами «кавалерами» — обыкновенно, знакомыми мальчиками, гимназистами или студентами, оставлявшими записи в девичьих альбомах. Нередко барышни приводили этих знакомых на гимназические вечера, и тогда уж обсуждения и сплетни могли продолжаться неделями. Николка, брат Марины, бывал на таких вечерах не раз; на последний, литературный вечер, который прошёл совсем недавно, Варя, набравшись смелости пригласила и Ивана. Об этом намерении знала лишь одна Марина — Варя нарочно просила подругу никому не говорить заранее.
Вечер удался; Варя втайне рассчитывала, что её «кавалер» (Ваня, как приглашённый Варенькой на вечер, попадал в глазах остальных гимназисток именно в такую категорию, хотя и сам об этом, возможно, и не догадывался), произведёт впечатление на подруг; однако же она никак не ожидала, что впечатление окажется настолько сильным. Начать с крайне необычного костюма мальчика; Иван заявился в гимназию в тёмно–синих, протёртых на коленях брюках, простроченных по шву жёлтой ниткой и украшенных в уголках карманов медными клёпками. Необычный наряд дополняли рубашка песочно–зеленоватого цвета с непривычными накладными карманами и жилет со многими карманчиками — тот самый, что запомнился Варе по фотографиям. На все вопросы мальчик отвечал, что это привычное ему по американской жизни платье — и это вызвало, разумеется, живой интерес присутствующей молодёжи и настороженно–неодобрительное внимание взрослой части аудитории. А уж когда Ваня извлёк из кармана якобы «завалявшиеся» там длинный, медный тупорылый патрон от английской картечницы Гарднера и горсть револьверных гильз — образ героя–путешественника приобрёл полнейшую законченность, поражая наповал воображение и гимназисток и их гостей.
От настороженности взрослых, впрочем, не осталось и следа, стоило только Варе, Николке, Ване и Марине представить «домашний спектакль». Сама Варя была немного в курсе задуманного — в предыдущий вечер она еле сдерживалась от хохота, разучивая слова принесённой Мариной роли; зрители же, что гимназистки, что гости, что классные дамы, были шокированы, потрясены и в итоге, ни один из них не смог сдержать гомерического смеха.
Вареньке достались роли Царевны и Голубки. Марина с большим знанием дела изображала вредную Няньку и Бабу—Ягу; Ваня, разумеется, был Федотом–стрельцом, а в промежутках — еще и Генералом. Во время одного из его диалогов с Мариной не выдержал и разрыдался от хохота граф Чарский, дипломатический чиновник и дядюшка Анны, присутствовавший на вечере по её приглашению. После окончания спектакля зрители, совершенно скомкав всю последующую программу, облепили «актёров» — у них требовали дать списать пьесу, просили повторить самые запомнившиеся реплики и вообще — бурно выражали восхищение. Одна лишь классная дама Вариного класса сидела в уголке, скорбно поджав губы, и взирая на ажиотацию с явственным неодобрением — опытная наставница молодёжи прекрасно представляя, во что выльется в ближайшие дни этот интерес.
Надо сказать, они ни чуточки не ошиблась — не день и не неделю подряд фразочки и отдельные реплики из нашумевшего представления стали любимым предметом цитирования не только в женской гимназии, но и в некоторых других учебных заведениях Москвы; всё затмил совершенно уже выходящий из ряда вот случай, когда сам генерал Чарский, в ответ на поздравление с награждением персидским орденом Льва и Солнца[37] (прозвучавшее, впрочем, в сугубо неофициальной обстановке, из уст одного из сослуживцев генерала, славящимся на всю Москву острым языком), ответил:
Ишь медаль? Большая честь;
У меня наград не счесть:
Весь обвешанный, как ёлка -
На спине и то их шесть!
Стишок этот стал широко известен даже и в столице — несомненно, благодаря тому самому военному–острослову, и был даже перепечатан в одном из Петербургских изданий; впрочем об этом, разумеется, ни Ваня, ни Варенька ни кто другой из участников того достопамятного литературного вечера так и не узнали.
После «литературной» части вечера, как водится последовали танцы; это было одно из самых любимых развлечений молодежи. Танцевали под аккомпанемент рояля, иногда, в особо торжественных случаях, приглашали оркестр, однако литературный вечер в гимназии явно на такое не тянул. Естественно, что для танцев требовались кавалеры, и этот вопрос чаще всего решали, приглашая на вечер учеников мужской гимназии или реального училища. Конечно, танцевали и приглашённые воспитанниками мальчики или взрослые гости мероприятия.
