Гарри Тертлдав - Агент Византии

Ему не пришлось переводить разговор на предмет событий в Таррагоне. Купцы, выбравшиеся оттуда, сами без умолку обсуждали детали происшедшего. Но они не рассказали магистру всего, что ему было нужно; сообщение Кабасиласа, к сожалению, оказалось точным. Нападение враги предприняли ночью, что только осложняло выяснение обстоятельств.

Больше всего Аргирос выудил у торговца оловом из Англии и его племянницы, аптекарши из женского монастыря недалеко от Лондина. Их квартира в Таррагоне располагалась у собора и рядом с воротами, через которые и вошли франко-саксонцы. Но и рассказ англичан оказался расплывчатым: грохот, облако ядовитого дыма, будто бы накрывшее половину города, и треск запертых ворот, разрушаемых неприятелем.

– Мы бежали точно сумасшедшие и выскочили через северо-западные ворота, те, что возле форума, – говорил купец, краснощекий мужчина по имени Вигхард, – и провели ночь на кладбище в полумиле к западу. Франко-саксонцы были слишком увлечены грабежом в городе, чтобы рыскать среди костей мертвецов.

– О, расскажи ему все с самого начала, дядя, – с нетерпением просила племянница купца, Хильда, невысокая живая женщина лет двадцати пяти, белокожая и светловолосая, с выразительными глазами. Неудивительно, что император Маврикий в своем военном трактате называл северные народы – франков, лангобардов и прочих германцев – «белокурыми племенами».

Девушка повернулась к Аргиросу.

– Один их отряд все же явился, чтобы прочесать некрополь, но, стоило им приблизиться, как дядя Вигхард встал во весь рост и закричал: «Бу-у!» Солдаты бежали быстрее, чем мы сами.

Вигхард ребячливо добавил:

– Что касается их связи с демонами и прочего, так я нахожу, что они боятся их куда больше, чем я!

Магистр рассмеялся и заказал еще вина для всех троих. В Константинополе он встречал лишь нескольких людей из далекой Англии (он мысленно называл ее Британией), их уравновешенность и смекалка нравились ему. Эти двое, похоже, сделаны из того же теста.

Конечно, для Британии было бы хорошо однажды объединиться с империей, в которую за века влились Италия, Африка, Испания и часть южного побережья Галлии. Однако Аргирос был рад, что это воссоединение не могло произойти в ближайшие годы.

Не найдя в Новом Карфагене приемлемых ответов на свои вопросы, Аргирос купил лошадь и поскакал на север, чтобы своими глазами оценить намерения франко-саксонцев.

Силы Аркадия еще удерживали фронт по реке Эбро, но магистр без труда пересек ее. Он не боялся оказаться на занятой врагом территории. Белокурые племена, неистовые в битве, придавали мало значения всем прочим приемам военных действий, включая патрулирование. Так было и во времена Маврикия, еще до воцарения династии Ираклия.

Но они что-то замышляли, думал Аргирос, проезжая мимо захваченной Таррагоны.

– Иначе зачем я здесь? – спросил он у лошади.

Но та, в отличие от Валаамовой ослицы, ничего не ответила.

Аргирос не стал рыскать возле Таррагоны; на стенах города он увидел франко-саксонцев (и никто из них не походил на демонов). Магистр ожидал встретить здесь солдат, поскольку город пал совсем недавно. Но он удивился и испугался, заметив гарнизон и в Барселоне, хотя ее взяли еще прошлой осенью. Похоже, пришедшие сюда варвары не собирались уходить.

Эмпурий[27] был еще в трех днях езды по римской прибрежной дороге – и в нем тоже оказалось полно солдат. Аргирос снова нахмурился, не зная, стоило ли ему двинуться внутрь страны или же остаться на дороге, где легионеры Цезаря впервые попали в засаду. По дороге, конечно, продвигаться быстрее. И магистр пустился вперед.

Он скакал мимо поросших фенхелем пространств к высившимся вдали Пиренеям. Затем горы обступили его со всех сторон, а дорога свернула в глубь суши к удобному перевалу Пертуис. Аргирос наткнулся на отряд франко-саксонских всадников, облаченных в латы и направлявшихся на юг, в Испанию. Заметив одинокого странника, с которого нечего взять, солдаты оставили его в покое. Недалеко от крепости Пертуис Помпеем еще до Рождества Христова был заложен триумфальный памятник. Его вид укрепил решимость Аргироса. Он поклялся блюсти римские традиции не хуже древнего полководца.

Ближе к вечеру на землю легли длинные мрачные тени. Франко-саксонцы не отремонтировали Пертуис после взятия крепости; очевидно, они собирались установить границу дальше на юге. Аргирос спешился и повел лошадь через зияющие разбитые ворота во внутренний двор. Ночь лучше провести там, чем на открытом месте, подумал Василий; за стенами он хотя бы мог спрятаться от разбойников.

Двор порос буйной травой. Аргирос стреножил лошадь и пустил ее пастись, а сам развел небольшой костер. Магистр потянулся, и его суставы затрещали. Он достал из седельных сумок хлеб, оливковое масло и мех с вином и присел у костра для ужина.

Сквозь штаны он почувствовал что-то острое (просторные одежды хороши в Константинополе, но не в трудном путешествии). Ерзая, он вытащил из-под себя острый предмет, ожидая обнаружить камешек, но то был осколок глиняной посуды – треугольный, длиной со средний палец, плоский осколок днища горшка.

Аргирос уже хотел отбросить его в сторону, когда заметил отметину на глине: крест с буквами «S» и «G» по бокам.

– Санкт-Галлен! – воскликнул Василий и с живым интересом присмотрелся к осколку.

Во-первых, монастырь Санкт-Галлен находился в Альпах, далеко на северо-востоке от Пертуиса. Он не считался крупным центром гончарного производства; тогда почему здесь оказался сделанный там предмет? С другой стороны, Аргирос питал профессиональный интерес к франко-саксонским монастырям. Вся варварская ученость была связана с их священнослужителями. А Санкт-Галлен являлся самым важным монастырским центром, монахи которого странствовали по всем франко-саксонским королевствам. Магистр почесал подбородок. Санкт-Галлен вполне мог быть причастен к любым злым умыслам варваров.

При близком рассмотрении осколка Аргирос убедился, что стоит на пороге какого-то открытия, хотя и не мог с уверенностью сказать какого. Одна сторона осколка почернела, будто от огня. И это была внутренняя сторона. К ней приклеился небольшой жучок. Он не мог обуглиться во время грабежа Пертуиса.

Аргирос упрекнул себя за то, что надлежащим образом не осмотрел крепость, когда подъезжал к ней. Теперь слишком темно, решил он. Придется отложить до утра. Он достал матрац, развернул его на земле, помолился и лег спать.

Проснувшись с восходом солнца, он опять закусил хлебом с маслом и прошелся по заросшему внутреннему двору, высматривая в траве другие осколки горшков. Через какое-то время он их нашел. Все они были из той же желто-коричневой глины, как и первый, и все – опаленные с одной стороны.