чистый кусочек обыкновенного хлебушка. Приняв из Анкиных рук деликатно составленное угощение, Николай обратился к демонстрирующему аппетит кашалота студенту и по-хорошему полюбопытствовал:
– Скажите хоть теперь, Александр, чем же мой батюшка так плох был для вас, чем провинился перед российским студенчеством? Ведь ваш просвещённый и почтенный родитель под покровительством царской короны до больших чинов дослужился. Если не запамятовал, директором народных училищ всей Симбирской губернии был, от казны содержанием немалым довольствовался. И вот, в благодарность Отечеству, вырастил для России завзятого цареубийцу. Славный блюститель образования оказался, одно загляденье! Коль уж вы так желали демократии, равенства, братства, взяли бы да и подарили свой симбирский особняк под сиротский приют или хотя бы под избу-читальню для бедноты приспособили. Народничество, чтоб вы знали, это самая отвратительная болезнь русского дворянства. Ах, как мы умеем картинно скорбеть и сокрушаться по поводу житейских тягот простого народа, вот только поступиться собственным благополучием никто не торопится. Главное дело, ты им дворянские привилегии, достойное содержание, а они тебе в благодарность смертоносную бомбу в карету. Ведь это ваши разбойники учинили расправу над дедом моим и за батюшкой кровавую охоту устроили. Я так до сих пор в толк не возьму: вы чего добивались-то? Разве сделалась жизнь простого народа в многострадальной Руси хоть на крохотку лучше после всех ваших революций и кровопусканий? Расправиться с безоружным императором и его невиновной семьёй дело нехитрое, для этого много ума не потребуется. Но вот чтобы Отечество наше возвысить, приумножить богатство его, для этого разума у предводителей черни не хватит. Сотню лет будут грабить нами нажитое, лучших людей изведут, изолгутся вконец, изворуются. Потом землю, политую кровью наших славных дедов, примутся потихоньку спускать – так бездарно и загубят Россию.
После продолжительного императорского спича за столом воцарилось общее молчание, все сосредоточенно переваривали сказанное, по-своему перемеривали долю Отечества. Даже Аннушка, по природе не склонная к серьёзным разговорам о высоких материях, пригасила лучистый свой взор. Наконец комдив нарушил затянувшееся молчание и, с огоньком подзадоривая поникший коллектив, спросил у студента:
– Как считаешь, верный борец за пролетарское дело, если бы твой младший брательник оказался при власти в четырнадцатом, выиграла бы Россия войну или так же бесславно оставила поля тяжелейших сражений? Мы ведь немало схоронили там своих лучших товарищей, а с ними, похоже, закопали и царскую власть.
– Вы главного никак не поймете, Василий Иванович, – воспрянул духом единоутробник самого Владимира Ильича и даже перестал наваливать на краюху хлеба зернистой икры. – Если бы у власти стоял мой Володя, со своими верными соратниками, ни о какой войне не могло быть и речи. Вы, смотрю, до сих пор ещё не вкурили, что на самом деле означает великий призыв к единению всех пролетариев. Вы спросите себя: ну зачем воевать между собой российскому и германскому рядовому солдату, когда они являются одинаково угнетёнными пролетариями, фактически единой семьей по несчастью? Сомневаюсь, чтобы царским угодникам доводилось кормить собой вшей или сербать похлебку в окопной грязи, спать под проливными дождями и ночными морозами и здесь же, на месте, справлять любую нужду. И ждать ежечасно, ежеминутно, когда смертельная пуля отправит на кровавый алтарь очередную безвозвратную жертву.
– И охота вам по чем зря фантазировать под такие давно не вкушаемые нами закуски, милейший господин Александр Ульянов, – сокрушённо покачивая императорской головой, выразил недоумение великий князь Николай. Он внимательно посмотрел на лишённые былого блеска, неухоженные ногти своей левой руки и продолжил: – Вот попомните слово моё, доживем эдак года до сорок первого и диву дадимся, когда обожаемые вами германские и российские пролетарии примутся беспощадно колбасить друг дружку. В таком интернациональном братстве сойдутся, так будут усердствовать, что четверть просвещённой Европы не за понюшку табака ухандохают. Управятся без услуг ненавистных вам императоров, исключительно под знаменем борьбы за всеобщую справедливость.
Отродясь не склонный к уступкам, защитник всего трудового народа немедленно выразил свой категорический протест. Возобновив активные действия по сооружению очередного бутерброда из чёрной икры, студент изложил марксистскую точку зрения на возможную историческую перспективу.
– Видите ли, Николай Александрович, – академическим тоном заявил он. – Во главе пролетариев должны стоять самые честные, самые умные кормчие, проверенные жизнью вожди. Такие, например, как мой младший братишка Владимир. В России всегда отыщутся настоящие патриоты, способные решительно вести за собой народные массы в светлое будущее.
– Вот-вот, дело говорит наш Сашуля, – подхватил инициативу Ульянова воодушевленный комдив и пододвинул поближе к студенту миску с осетровой икрой. – Народу нужны толковые полководцы, без них даже самая победоносная армия не в состоянии добиться блестящей виктории. А уж ленинская партия не подкачает, никому не позволит своротить нас с революционного пути.
Император посмотрел с тоской в звёздное небо и, неожиданно для всех, сам налил себе полную стопку. Извинился перед компанией и хлобыстнул её до самого дна. Резко выдохнул, как это делают простолюдины, и произнес назидательно:
– Так-то оно так, но всё-таки хорошо, когда люди сами, без всяких вождей своё место в жизни находят, желательно, чтобы без бунтов и потрясений, но обязательно с покоем в душе. Не хочу прослыть дурным пророком, но предвижу, что с толковыми полководцами у вас, Василий Иванович, не шибко заладится. Когда будут при власти, больно грамотными и резвыми скажутся, а как только с Кремля-то долой, круглыми дураками объявятся. До того никудышными сделаются, что не всякой кобыле и гриву заплетать им доверите. Вот такими, похоже, окажутся пролетарские ваши вожди, первыми и разбегутся из-под священного знамени Октября, только пятками засверкают. А пролетариям всех стран покажут большой грязный кукиш. В присутствии дамы не имею возможности нарисовать более полную перспективу.
Василий Иванович положительно не мог согласиться с обидными царскими предсказаниями – они оскорбляли память бойцов, не щадивших в борьбе за народное дело свою горячую кровь. Комдив первый раз от чистого сердца пожалел, что не пригласил на сегодняшний ужин политически подкованного комиссара. Уж тот бы выдал по памяти пару страниц из «Капитала» и утёр императору нос. А теперь, в присутствии подчинённых, приходилось самому держать оборону и давать демагогу достойный отпор.
– Ваша правда, чего здесь греха таить, всякое в жизни бывает, может, иной раз и не самые лучшие полководцы к власти приходят, – допустил рассудительно Чапай, – но сейчас на дворе времена иные. Сейчас во власть такие парни пришли, что только держись. Грамотющие, молодые, щебечут, как птицы, на любых языках, эти спуску никому не дадут, больших дел наворотят.
Царь Николай обреченно закивал головой и, глядя перед собой в пустоту, сквозь мучительную улыбку согласился:
– Пожалуй, что наворотят, только вряд ли и времена, и полководцы другие. Времена иные разве что у очень глупых людей постоянно случаются.
