всё это — позже. Пока же надеялся, что Феликс «перебесится».
* * *
В пятницу вечером мои соседи по комнате разъехались по домам — Аверин и Могильный собирались вернуться в общежитие в воскресенье вечером. По пути из института они обсуждали, чем займутся в свободные от учёбы дни — небось, чтобы я им завидовал. Меня же парни обрадовали: суббота — это выходной для них, а не для меня. Потому что Александр Усик не служил в армии. Зареченский горный институт любезно предоставлял ему (мне) возможность получить звание лейтенанта советской армии и специальность «командир инженерно-сапёрного взвода». В субботу меня ждали занятия на военной кафедре.
Мне показалось странным, что я позабыл о военной кафедре. Ведь и в прошлой жизни исправно посещал занятия на самом верхнем этаже института, где разгуливали красноносые мужчины в военной форме. Преподавательский состав военной кафедры девяностых годов запомнился мне не с лучшей стороны. Прежде всего — манерой вести занятия. Армейские шуточки — безусловно, здорово. Но выпускники кафедры, ни разу не державшие в руках ни сапёрную лопату, ни взрыватель (муляжи не в счёт) вряд ли повысили обороноспособность страны. А сдача экзаменов путём «повышения материально-технической базы кафедры» — не лучший способ оценки знаний.
В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году строй курсантов первокурсников приветствовал седой полковник с большим набором наградных планок на кителе. Толкнул нам бодрую речь. Вкратце обрисовал наши перспективы и фронт работы на ближайшие четыре года. Что удивило меня (после опыта учёбы в девяностых): полковник в своей речи не использовал ни крылатые армейские шуточки, ни обсценную лексику — обходился вполне себе литературным языком. Это навело на мысль, что в этот раз я действительно получу положенные офицеру инженерно-сапёрных войск знания, а не всего лишь выучу дюжину армейских анекдотов.
* * *
Поездку к Каннибалу я изначально планировал совершить в субботу утром. Занятия на военной кафедре вынудили меня перенести её на вторую половину дня. В одиночестве дошагал до общежития (со всеми одногруппниками, кроме Аверина и Могильного я поддерживал отношения на уровне «привет-пока» — никто не набивался ко мне в попутчики по пути из института). Ввалившись в комнату, наспех соорудил себе бутерброд с салом — запил его кипячёной водой. Вытер о полотенце жирные руки, выдвинул из-под кровати чемодан, соскрёб с него бумажку с надписью «Александр Усик».
Поднял крышку — взглянул на содержимое чемодана. То, что увидел, в общих чертах меня устроило: соответствовало моим планам — за некоторым исключением. Сразу же переложил в тумбочку жестяную коробку с документами и «драгоценностями». После недолгих раздумий бросил на кровать и книги по математике — заменил их романом Островского. Хотел было рядом с «Как закалялась сталь» положить тапочки. Но передумал. Вместо тапок бросил в чемодан кеды. Завернул в газету пять кусков хлеба — дополнил ими созданный натюрморт. И лишь тогда хмыкнул, кивнул головой.
— Сойдёт, — пробормотал я.
Опустил крышку, защёлкнул замки.
* * *
Хотел прошмыгнуть мимо вахты незамеченным.
Не получилось.
— Усик! — остановила меня вахтёрша. — Далече ты собрался с чемоданом? Неужто уезжаешь куда?
Я провёл ладонью по поверхности своей ноши (потёртой, со следами ржавчины на замках и металлических уголках), словно ласкал любимую собаку.
Сказал:
— Куда мне ехать? Разве что на курорт — в Сочи. Да только пока мне это не по карману: стипендию ещё не получил. А когда получу — море уже станет холодным. Придётся мне до лета в Зареченске куковать.
Выдавил из себя печальный вздох.
Улыбнулся.
— Пальто в химчистку отнесу. Нафталином воняет — парни жалуются. Обещают выселить меня из комнаты, если не избавлюсь от запаха. Вот: решил заняться, пока есть время.
— Какая химчистка, Усик? Поздно уже. Ты на часы смотрел?
Пожал плечами.
Хитро сощурил глаза.
— Я договорился. Меня примут.
— Шустрый какой, — усмехнулась вахтёрша.
Пошарила взглядом по столу, словно хотела меня угостить — не нашла, чем.
— А своим соседям скажи, — строгим тоном заявила женщина, — они у меня допетюкаются! Выселять тут они кого-то собрались. Детдомовского!
Нахмурилась.
— Не посмотрю, что этот Аверин — герой! — сказала она. — Пожалуюсь коменданту — быстро герой умчится жить к мамке с папкой!
Ударила рукой по столешнице.
— Будет по утрам в институт на автобусах добираться. Да пусть хоть трусцой бегает! Ишь, угрожальщик нашёлся! Так ему и скажи! Слышишь меня, Усик?!
Я улыбнулся.
— Слышу.
Сообщил вахтёрше, что она замечательная женщина и добрейшей души человек.
Постучал ладонью по чемодану, вздохнул.
— Так действительно же, воняет, — сказал я. — Лучше сейчас его почищу — не стану ждать до зимы.
* * *
Чем может привлечь к себе внимание щуплый бедно одетый паренёк с тяжёлым старым чемоданом в руке? Конечно же, яркой красной звездой на будёновке! Я отошёл на сотню шагов от автобусной остановки — достал из-за пазухи потёртый головной убор. Откинул борта на суконном шлеме (именно так в фильмах носил будёновку Павка Корчагин) натянул его на голову. Вот оно влияние телевидения. В каком-то фильме видел, что женщину в яркой красной шляпе свидетели не запомнили в лицо. Решил повторить этот хитрый ход: вдруг звезда на будёновке отвлечёт внимание от моей нынешней физиономии.
Ещё в комнате общежития убедился, что будёновка придавала мне придурковатый вид. Четверть часа вертелся около зеркала, перед тем, как отправиться «на дело» — придумывал, в каком виде явлюсь на улицу Александра Ульянова. Создать образ агента «нольнольсемь» у меня не вышло бы в любом случае: по причине скудного гардероба. А вот изобразить деревенского «лаптя» получилось без проблем. Для этого даже не пришлось ничего менять в своём облике — лишь сменить рубашку на футболку (альтернативы мешковатым штанам я не придумал). Будёновка в моём наряде стала той вишенкой на торте — замечательным дополнением.
Неторопливо брёл по улице, то и дело ударял себя твёрдыми краями чемодана по ногам (даже без книг по математике ноша оказалась для меня чувствительной: два занятия на турниках около школы не сделали меня атлетом). Смотрел по сторонам из-под короткого козырька на головном уборе. Будёновка, разношенные туфли, видавшая виды одежонка, давно просившийся на покой чемодан — мой облик полностью соответствовал обстоятельствам. В этот раз я выглядел именно тем, кем хотел. А не выделялся бледным пятном среди щеголевато наряженных (по нынешним меркам) советских студентов.
Улица Александра Ульянова почти не изменилась с того дня, когда я
