меня орать! – выдал я изрядную порцию децибелл. – За Минкульт ему обидно, видите ли! А где Демичев раньше был? «АББА» уже десять лет выступает, у группы мировая известность, они полпланеты объездили, даже по Австралии турне устроили, а почему не по Советскому Союзу? Спасибо Стигу Андерсону, что фильм «АББА» привез, хоть в кино их увидим!
Сотрудник КГБ как-то сразу успокоился. Расположился поудобней, релаксируя на скрипучем стуле.
– А у вас, Даниил, есть внутренний стержень, есть характерец, – заговорил он с внезапным добродушием. – Это хорошо…
– Ага, – сообразил я. – Так это что, спектакль был? Чтобы я описался и трясся желеобразной массой?
– Приблизительно так, – тонко улыбнулся Петр Петрович, и завздыхал. – О-хо-хо… Ох, и заварили же вы кашу, Даня… Ваш вопрос даже на Политбюро выносили! М-м… – его голос обрел былую жесткость: – Что было в письме Стигу Андерсону?
– Ничего антисоветского, – последовал мой твердый ответ. – Я не диссидент какой-нибудь, а комсомолец. Просто желаю странного…
– Счастья для всех и даром? – прищурился чекист, к месту цитируя Стругацких.
– Именно! Я предложил Андерсону новую песню… Моя одноклассница – талантливый композитор, хоть и не умеет музыку нотами записывать. Но мелодия… Закачаешься!
– А что же вы не предложили ее нашим музыкантам?
– Кому? – фыркнул я. – «Поющим гитарам»? Нет уж, спасибочки! Охота была позориться… В СССР масса народу с чудными голосами, но то, что поют по радио… Такое убожество! Нет, насчет певцов плохого не скажу. Магомаев, Сенчина – это высокий класс. Но все эти ВИА… – я переморщился. – Разве что «Песняры» чего-то стоят…
– Ладно, засчитаем вашу оценку отечественных музыкальных коллективов за личное мнение. Так что же Андерсон?
– Ну, я послал ему одну композицию Аллы Комовой на мои простенькие стишки… Предваряю ваш вопрос! Простенькие потому, что под эстрадную музыку не медитируют, а танцуют. Обратите внимание на самую известную на Западе русскую народную: «Калинка, калинка, малинка моя!» Согласитесь, что данный текст вряд ли может претендовать на философскую глубину.
– Согласен, – усмехнулся Петр Петрович.
– Песня называется «Гаданье». Ну, помните – «любит – не любит, плюнет – поцелует…» Это была как бы наживка. Я приманил Андерсона, заинтересовал его, ну и добавил, что у нас еще есть оригинальные мотивы… Ну… Да, я позволил себе зазвать группу к нам, в СССР, но это всего лишь типичное русское радушие. И…
– И? – левая бровь кагэбэшника уползла вверх.
– И посоветовал связать возможный тур с близкой Олимпиадой.
Чекист ловко щелкнул пальцами.
– Вот! – с чувством произнес он. – Вот поэтому товарищ Брежнев весьма благодушно отозвался об… хм… «инициативе снизу». Хитры вы, товарищ Скопин!
– Чего не сделаешь ради положительного имиджа СССР! – ухмыльнулся я.
Чувствуя, что мои запястья еще не скоро ощутят стальной холод наручников, я подуспокоился. Мне было страшно в самом начале. Неужто, думаю, вышли на след «Антохи Кирша»? Вот, что пугало. А дерзкий контакт с «АББА»… Ну, не убьют же меня за эту мальчишескую выходку! И, ведь, получилось же!
– М-да… – скупая улыбка Петра Петровича увяла. – Ну, что же, Даниил… Я свое задание выполнил. А у вас все только начинается… – помолчав, он сухо добавил: – В ближайшие дни ждите вызова в крайком КПСС. С вами жаждет встретиться Ломакин. И… Опыт мне подсказывает, что явится сам Демичев. Справитесь?
– Отгавкаюсь как-нибудь, – мило улыбнулся я…
…В гулком и светлом кабинете первого секретаря было прохладно, хотя батареи старались изо всех сил, нагоняли тепло.
Ломакин поежился, и устало сказал:
– Как же вы мне все надоели, противники строя…
– Виктор Павлович, – ровным голосом сказал я, – извините за невольную резкость, но из нас двоих противником социализма являетесь вы.
– Что-о?! Да как…
– Да вот смею! – резко перебил его я. – Надоело, знаете ли, терпеть! Не выношу диссидентиков, правозащитничков и прочих платных холопов империализма! Но вы-то, верные коммунисты, чем лучше? Где вы были двадцать лет назад? Десять лет назад? Почему успокоились? Почему не боролись за идею? А теперь – всё! Поздно! Вы сами, своими руками, своими глупыми решениями – и не менее глупой нерешительностью – загнали страну в тупик, в застойное болото. Из него еще можно выбраться, если сейчас же, буквально сию минуту, взяться за дело! Но кто возьмется, скажите мне? Вы ведь даже не различаете прямых и явных угроз, всё ядрен-батоны печете, а опасность не вовне, она внутри! Вот, представьте на минуточку, что СССР вдруг резко ослаб… Что, не можете себе такого позволить даже в воображении? А как будет выглядеть наш бюджет, если президент Штатов подговорит арабов резко снизить цену на нефть? Раз в пять! Хватит вам тогда нефтедолларов на бюджетные расходы? Нет! А залатать огромную дыру нечем. И пойдете вы на поклон к буржуинам! Иначе такие волнения начнутся, что польская заварушка детской «Зарницей» покажется!
– Откуда вы… – ошарашенно выдавил Ломакин.
– Да какая разница! – отмахнулся я в раздражении. – Вы главное поймите – народ устал от вечного непотребства. Это же позорище, когда рабочему человеку, простите за натурализм, даже подтереться нечем! У нас что, березы кончились, чтобы туалетную бумагу гнать? Видал я этих счастливцев, кому повезло отовариться – свяжут десяток рулонов веревкой, и на шею вешают. «Венок» называется. Шествуют гордо, а все вокруг им завидуют. Срамота же! И ведь все есть, но не для всех. И пролетарий спрашивает себя: «А почему мне не позволено хапать дефицит в сотом отделе ГУМа? Почему моя жена стыдиться выходить на улицу? А всё оттого, что красивые, модные сапожки стоят у спекулянта двести рэ – я столько в месяц получаю!» И тут же изо всех щелей полезут доморощенные демократишки, будут харкать на всё советское… А сколько латентных предателей в самой КПСС, заполучивших партбилеты корысти ради? И хана «уму, чести и совести нашей эпохи»! Что, не нравится такой сценарий? А ведь он неотвратим, если не принять срочные меры. Да вы хотя бы чистку устройте, по-сталински! Так нет же! Все кряхтят только, как те аксакалы: «Хорошо сидим!» Ну, и сидите. Дождетесь, что высидите буржуазную контрреволюцию!
Растерянный хозяин кабинета вдруг резко вскочил, лепеча:
– Здрасте, Петр Нилович!
– Сидите, сидите, Виктор Павлович, – послышался тихий голос за моей спиной. – А то высидите… хм…
Неслышно ступая по ковру, мимо меня прошествовал Демичев, поблескивая стеклами дымчатых очков. Министр культуры чем-то походил на тех деятелей, которых курировал. Седой перманент с легкой волной, лицо поблескивает ночным кремом, а глаза прячут неуверенность.
– Даниил Кузьмич? – спросил он по-прежнему негромко.
– Да просто Даня, – буркнул я, начиная переживать из-за глупых откровений. – До Кузьмича мне еще расти и расти…
Петр
